Читать книгу - "Честь самурая - Эйдзи Есикава"

Отослав назад гонца, Сиканоскэ втайне написал письмо командиру осаждающего крепость войска Мори Тэрумото, обещая сдать Кодзуки. Отдельные письма с приглашением войти в крепость он написал также военачальникам Киккаве и Кобаякаве. Сделано это было, разумеется, для того, чтобы спасти жизнь князю Кацухисе и семистам защитникам крепости. Но ни Киккава, ни Кобаякава не вняли его настойчивым просьбам. Их устраивал только один исход.

— Открой крепостные ворота, — ответили они ему, — и выстави на них голову Кацухисы.

Тому, кто собирался сдаться, не приходилось рассчитывать на милосердие. Едва сдерживая слезы, Сиканоскэ простерся перед Кацухисой:

— Ваши вассалы больше не в силах что-либо сделать для вас. Какая жалость, мой господин, что гарнизоном крепости командует такой недостойный человек, как я, однако ничто уже не поправишь: вам следует готовиться к смерти.

— Не говори так, Сиканоскэ. — Кацухиса отвернулся от вассала, стараясь скрыть смятение. — Я не считаю своих людей недостойными, да и князя Нобунагу ни в чем не виню. А тебе я благодарен за то, что помог мне собраться с силами и еще раз попытаться восстановить честь клана. Я решился нанести удар нашим заклятым врагам, так стоит ли мне отчаиваться даже сейчас, когда мы потерпели поражение? По-моему, я сделал все, что надлежит воину, и сейчас вправе упокоиться с миром.

На заре третьего дня седьмого месяца Кацухиса совершил сэппуку. Вражда между кланами Мори и Амако длилась ровно пятьдесят шесть лет.

Но самое удивительное было впереди. Верный соратник Кацухисы Яманака Сиканоскэ, с таким мужеством боровшийся против клана Мори, не последовал за своим князем тропой смерти. Он сдался на милость победителя и поступил на службу к Киккаве Мотохару простым пешим воином. Обращались с Сиканоскэ чуть ли не как с пленным, а презирали предателя теперь в равной мере воины обоих враждующих станов. Его верность клану Амако считали всего лишь личиной, которую он поспешил сбросить в нужную для себя минуту.

А спустя еще несколько дней к Сиканоскэ вряд ли кто испытывал иное чувство, кроме отвращения, потому что он стал вассалом клана Мори и в залог своей будущей верности получил крепость в Суо.

Имя Яманаки Сиканоскэ стало символом предательства. На протяжении двадцати лет и друзья, и враги считали его воином отчаянно смелым и безупречно преданным своему господину. Теперь же многие стыдились прежнего знакомства с ним. Ненависть к Сиканоскэ стала отныне ничуть не меньше его былой славы.

В самые жаркие дни седьмого месяца Сиканоскэ, не обращавший, казалось, никакого внимания на презрительные насмешки и упреки в свой адрес, его жена и слуги перебрались в Суо. Сопровождал их отряд в несколько сот воинов клана Мори, официально считавшийся эскортом, но на деле охранявший Сиканоскэ, ведь он уподобился угодившему в ловушку тигру и мог в любую минуту наброситься на удачливых, но беспечных охотников. До тех пор, пока его не посадили в предназначенную для него клетку и не приучили к кормежке, с ним предпочитали обращаться предельно осторожно.

После нескольких дней пути отряд вышел к переправе через реку Абэ у подножия горы Мацу. Сиканоскэ спешился и, усевшись на утесе, принялся рассматривать речной берег.

Амано Кии из клана Мори тоже соскочил с лошади и подошел к Сиканоскэ.

— Женщины и дети устали в пути, — сказал он своему пленнику, — поэтому мы переправим через реку сначала их, а вы тут посидите пока и отдохните.

Сиканоскэ согласно кивнул в ответ. В последнее время он старался не разговаривать без крайней необходимости. Кии подошел к парому и что-то прокричал столпившимся на берегу людям. Через реку здесь переправлялись всего на двух небольших лодках. Жена Сиканоскэ с сыном и их слуги так перегрузили обе лодки, что те низко осели в воде. Но вот, наконец, лодки отчалили и устремились к противоположному берегу.

Наблюдая за их отплытием, Сиканоскэ обливался потом. Не выдержав, он попросил остававшегося с ним оруженосца намочить для него полотенце в ледяной речной воде. Его второй — и последний — оруженосец в это время поил лошадей чуть ниже по течению.

Крупные бабочки с желто-зелеными крыльями вились вокруг Сиканоскэ. Бледная луна восходила в предвечернем летнем небе. Под ветром по земле стлалась низкая трава.

— Синдза! Хикоэмон! Теперь самое время! — прошептал Мотоаки, старший сын Кии, двоим воинам, стоящим рядом с ним под сенью деревьев, к которым было привязано около десятка лошадей. Сиканоскэ не видел их. Лодка, уносящая вдаль его жену и сына, достигла уже середины реки.

Из-за ветра, долетавшего с реки, Сиканоскэ было трудно дышать, перед глазами плыли круги. «Какое горе!» — угрюмо думал он. Ему, отцу и мужу, бередила душу невыносимая мысль о том, что он обрек свою семью на скитания. Даже самые отважные воины не лишены человеческих чувств, а о Сиканоскэ говорили, что он куда чувствительней остальных.

Смелость и отчаяние горели в его взоре ярче, чем лучи закатного солнца. Он порвал с Нобунагой, отрекся от союза с Хидэёси, сдал крепость Кодзуки врагам и вручил отрубленную голову своего господина. А сам все еще не умер, все еще цеплялся за жизнь. На что он надеялся? Оставалось ли у него еще чувство чести? Оскорбления и насмешки задевали его, казалось, не больше, чем стрекот кузнечиков. И сейчас, отдыхая, подставив грудь прохладному ветру, он вроде бы ни о чем не жалел.

Одна печаль,

Громоздясь на другую,

Испытывает мои силы.

Это стихотворение он сложил много лет назад и сейчас, мысленно повторяя его, вспомнил о клятвах, принесенных им некогда матери, вдохновившей его вступить на Путь Воина, чтобы впредь служить князю и Небу. В памяти всплыла молитва, с которой Сиканоскэ обратился перед своей первой битвой к новорожденному месяцу в пустом небе: «Пошли мне все возможные испытания!»

Так, «громоздя одну печаль на другую», он сумел пройти все мыслимые и немыслимые испытания. Сиканоскэ полагал, что истинное счастье настоящего воина как раз в том и заключается, чтобы преодолевать невзгоды. Он только укрепился в своих убеждениях, услышав от гонца Хидэёси о том, что Нобунага не придет на помощь защитникам Кодзуки. Конечно, он тогда слегка растерялся, но никого и ни в чем не подумал винить. Да и горевать тоже не стал. Ни разу в жизни он не испытывал такого отчаяния, которое заставило бы его смириться с неизбежным и подумать: «Все, теперь мне пришел конец». При любых обстоятельствах он на что-то надеялся. «Я все еще жив, — думал он в такие минуты, — раз дышу, значит, жив!» Вот и сейчас у него оставалась надежда. Рано или поздно он подкрадется к своему смертельному врагу Киккаве Мотохару настолько близко, чтобы прикончить его одним ударом, — а там пусть уж убивают и самого Сиканоскэ, не страшно! Покончив с врагом, он в следующей жизни не испытает стыда, когда повстречается со своим князем.

Хотя Сиканоскэ и сдался на милость победителя, однако Киккава оказался не настолько глуп, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Вместо этого он одарил его крепостью и отослал подальше. И теперь Сиканоскэ размышлял, когда же ему наконец представится возможность осуществить свой дерзкий замысел.