Читать книгу - "Египтянин - Мика Валтари"

богачи воспользуются этим не в последнюю очередь к собственной выгоде, как нажились они на последней войне и военной добыче. Это уму непостижимо, как они наживаются, – ведь тогда-то я потерпел поражение! Нет, мне не жалко их золота!

Хоремхеб довольно рассмеялся, хлопнул себя золотой плеткой по ляжке и, положив руку мне на плечо, назвал своим другом. Но тотчас стал серьезным, помрачнел и сказал:

– Ради моего сокола, Синухе! Ты ведь не захочешь погубить все, отправившись в Сирию этаким миротворцем?!

Я ответил, что «фараон сказал» и даже написал мне все необходимые для заключения мира глиняные таблички. Так что мне было полезно узнать, что и Азиру жаждет заключить мир, если правдой было то, что говорил Хоремхеб, и в этом случае Азиру, по-видимому, согласится проделать сие за умеренное вознаграждение.

Услышав мои слова, Хоремхеб разъярился, опрокинул свой табурет и прорычал:

– Воистину, если ты купишь позорный для Египта мир, я сдеру с тебя шкуру с живого и брошу на съедение крокодилам! Хоть ты мне и друг, но я сделаю это, клянусь! Хорошо, можешь отправляться к Азиру. Поговори с ним об Атоне, притворись простаком, скажи, что фараон в своей неизреченной доброте хочет помиловать его. Азиру тебе, конечно, не поверит, не такой он дурак, но он голову себе сломает, думая об этом, прежде чем отошлет тебя обратно. Он будет с тобой торговаться до изнеможения, как умеют торговаться только сирийцы, будет грозить и напичкает тебя враньем по уши. Но ни под каким видом не уступай ему Газы; ты должен внушить, что фараон не может отвечать за вольные шайки и их разбой. Потому что чихать они хотели на фараоновы таблички и не сложат оружия все равно! Об этом я позабочусь! Но тебе говорить этого не следует, ты скажешь Азиру, что все они безобидные и горемычные создания, ослепленные своими бедами, но с наступлением согласия они, конечно, не преминут обменять свои копья на пастушьи посохи. Только Газу уступать не смей, иначе освежую собственными руками! Слишком много я ради нее претерпел – столько золота ухлопал в песок, столькими людьми пожертвовал – лучшими лазутчиками! – чтобы только открыть ее ворота для Египта…

Я провел в Мемфисе несколько дней, обсуждая с Хоремхебом условия мирного соглашения и препираясь с ним по поводу каждого пункта. Встречался с посольствами Крита и Вавилонии, с убежавшими из своей страны митаннийскими вельможами. Из бесед с ними я смог составить себе картину происшедшего и преисполнился чувством собственной значительности и причастности к великому – впервые я сознавал себя вершителем и участником большой игры, где на кон поставлены судьбы людей и царств.

Хоремхеб был прав: в нынешний момент мир был большим благом для Азиру, нежели для Египта, но, судя по последним событиям, трудно было представить, что он будет сколько-нибудь прочным, а не окажется просто передышкой. Ибо, утвердив свое положение в Сирии, Азиру опять повернет против Египта. А Сирия – ключ ко всему миру, и Египет ради своей безопасности не сможет допустить, чтобы она оставалась неверной или враждебной или превратилась в союз княжеств, за золото склоняемых на любую сторону, или, наконец, подпала под власть хеттов после завоевания ими Митанни. Будущее зависело от направления, в котором двинутся хетты после утверждения своего владычества в Митанни, – пойдут они в Вавилонию или через Сирию направятся в Египет. Разум подсказывал, что они выберут то направление, где их может ожидать меньшее сопротивление. И вот Вавилония уже укрепляла свои рубежи, а Египет лежал уязвимый и безоружный. Спору нет, царство Хатти было малоприятным союзником для любого, но, приобретая такого союзника, Азиру чувствовал за спиной могучую руку, а заключая союз с Египтом против хеттов, он мог ожидать только гибели – во всяком случае, пока на высоком египетском троне сидел фараон Эхнатон, ибо ничего, кроме песка, за спиной Азиру не было бы.

Вот что открылось мне в Мемфисе, и мое новое холодное понимание отодвинуло и сделало несущественными воображаемые ужасы войны: я больше не вспоминал о чаде горящих городов и человеческих черепах, белевших на местах сражений, не думал о беженцах, выпрашивающих куски хлеба на улицах Мемфиса; я стал безучастен к митаннийским вельможам, торгующим своими украшениями и драгоценными камнями, чтобы пить вино и перебирать изящными пальцами жирную землю Нахарины, которую они привезли с собой в полотняных узелках. Хоремхеб сказал, что я могу встретить Азиру где-то между Танисом и Газой, где его боевые колесницы воюют против вольных отрядов. Он рассказал мне о положении в Симире, перечислив сожженные во время осады дома и имена вельмож, перебитых бунтовщиками, и я не мог не дивиться его осведомленности. Затем поведал о своих лазутчиках, пробиравшихся в сирийские города и следовавших за отрядами Азиру под видом мечеглотателей, фокусников, гадателей, продавцов пива и работорговцев. Впрочем, заметил он, лазутчики Азиру, в свою очередь, проникают в Египет до самого Мемфиса и увязываются за вольными отрядами и гарнизонами застав, прикидываясь трюкачами, разносчиками пива и скупщиками военной добычи. Девам – служительницам Астарты – Азиру тоже приплачивает за шпионство, и они могли бы быть поистине вредоносны, поскольку выманивают важные сведения у пьяных египетских военачальников, но, по счастью, они недостаточно разбираются в тонкостях военного дела, чтобы принести существенный вред. Есть такие лазутчики, которые служат и Хоремхебу, и Азиру, и они, по признанию Хоремхеба, самые смышленые, потому что не подвергают себя опасности ни там ни здесь, сохраняют жизнь и изрядно обогащаются.

И все же беженцы и Хоремхебовы военачальники порассказали мне немало леденящих кровь историй о воинах Азиру и вольных отрядах, так что, когда мне пришло время отправляться в путь, сердце мое трепетало, а ноги подгибались и становились как вода. Хоремхеб сказал мне:

– Ты можешь выбрать: плыть тебе морем или двигаться по суше. Если ты поплывешь, то, вероятно, тебя до Газы будут охранять критские суда, но может случиться и так, что они не станут защищать тебя и уплывут, как только завидят боевые корабли Сидона и Тира, которые сторожат морские подходы к Газе. Тогда, если ты будешь доблестно сражаться, они потопят твое судно и ты утонешь. Если же ты не будешь доблестно сражаться, они захватят твой корабль в плен, тебя пересадят на сирийское судно, и там спустя несколько дней ты умрешь от избиения плетьми и палящей жары. Однако, поскольку ты египтянин и к тому же знатный, более вероятно, что они сдернут с тебя кожу и повесят ее на щите сохнуть, чтобы потом смастерить из нее кошели и мешочки для меди. Я нисколько не хочу запугивать тебя, – может, тебе