Читать книгу - "Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова"

Сотрудникам также не рекомендовалось употреблять навязываемую через российское же телевидение конструкцию «в Украине».

— Мы издаем газету на русском языке, а не на суржике! — жестко ответил главред недовольному сотруднику украинского посольства, позвонившему в «ЛГ».

Вскоре после прихода Полякова в «Литературке» появилось интервью с Валентином Распутиным, и либералы тут же попытались приклеить Полякову ярлык «черносотенца». «Ну какие же Распутин, Белов и Кожинов черносотенцы?! Они просто русские!» — недоумевал он, хотя, конечно, понимал, что открытая приверженность писателя к русской проблематике в глазах либерала — атавизм, о котором не принято говорить в приличном обществе.

«Когда в 2001 году я пришел в «Литгазету», это был заповедник непуганых либералов, которые не желали понять значение того, что произошло в 1991 году, — вспоминает Поляков. — Мне было известно, что в сфере культуры, журналистики высказывать свои патриотические взгляды, озабоченность интересами своей страны — дело опасное. Если ты позиционируешь себя таким образом, то очень быстро понимаешь, что гранты — не для тебя, поездки на фестивали — не для тебя, престижные ярмарки, премии — не для тебя. Если современный деятель культуры рискнет объявить себя патриотом, он обречен на то, что его быстро отовсюду вытеснят… Правда, со мной это сложно сделать. Как писатель я получил признание еще при советской власти, у меня есть свой читатель, во мне заинтересован издатель, и живу я не с грантов и премий, а от издания книг, постановки пьес. Я человек независимый, хотя некоторое давление все равно ощущаю».

Едва в «ЛГ» появились писатели «нелиберального пула» — пошли жалобы. На имя хозяина АФК «Система» Владимира Евтушенкова пришло письмо от Риммы Казаковой: мол, Поляков ведет ксенофобскую политику, печатает только квасных патриотов.

«…Меня вызвал Сам: «Вот, такой сигнал поступил. Ну, как же, Юрий Михайлович, так нельзя, мы же рассчитывали, что вы — человек объективный». Я отвечаю: «Так я и есть объективный. А то, что в письме, — вранье!» — «Так уж и вранье! Римма Казакова — председатель Союза писателей Москвы, уважаемый человек…» Я попросил подшивку газеты и наглядно продемонстрировал: на полосах представлены все точки зрения и подбор авторов широкий. Я был воспитан советской властью, мне с детства «вбили», что нужно быть «широким», у меня и в мыслях не было кого-то гнобить. И если кто-то сам отказался от сотрудничества с нами, это его личное дело. С газетных полос я никого из авторов не изгонял, просто возвращал «забытые» и добавлял новые имена, чтобы газета соответствовала реальному литературному процессу. Я сам от этой необъективности натерпелся и видел, как страдают другие хорошие писатели. «Вы говорите, Владимир Петрович, у нас нет либералов? Вот, пожалуйста. У нас нет евреев? Вот, пожалуйста. Да, у нас есть Распутин. А вы разве против Распутина?» — «Я не против Распутина», — замахал руками Сам. «А его имя десять лет не упоминалось на страницах «Литературки»! Ни одной строки!» — «Не может быть!» — «Вы мне не верите?» — «Верю, верю. Подождите, так что же получается, Казакова мне наврала?» — «Вот именно!» — «Ну, это она напрасно! — Сам вызвал секретаря: — Если будет звонить некая Казакова, больше меня с ней не соединять. Никогда!»

На одной из первых редколлегий газеты я сказал: «Друзья, поймите, «Литературная газета» была всегда общенародной, общеинтеллигентской, и то, что ее сделали рупором узкого круга столичных либералов и одного экспериментального направления в литературе — постмодернизма, это неправильно. Чтобы нам вернуться к учителям, в школьные библиотеки, в институтские библиотеки, мы должны проявить широту». И дальше вся наша работа была направлена на достижение этой широты. Я стал подтягивать серьезных консервативных мыслителей — Панарина, Зиновьева… Кожинов, увы, умер к тому времени, и мы печатали материалы из его наследия. Постепенно люди, которые не справлялись, не соответствовали уровню газеты, уходили. Был и такой случай: я отправил одного молодого сотрудника брать интервью у выдающегося православного философа и геополитика Александра Панарина… Сотрудник приносит готовый текст — читаю: «Я не знаю, что такое геополитика, но я не люблю людей, которые шмыгают носом. А геополитик Панарин все время шмыгает носом». Я сказал: «Дорогой товарищ, вы получили уникальную возможность пообщаться с одним из самых глубоких современных интеллектуалов, но заметили только то, что он шмыгает носом. Наверное, вам лучше поработать в каком-нибудь таблоиде. В «Литературной газете» вам делать нечего».

Так постепенно формировался редакционный коллектив… При этом в газете остались и либералы, из тех, кто понимал, что либеральное направление — важное, но оно не должно навязываться, тем более в ущерб другим. Например, остался и много лет возглавлял отдел социальных проблем Игорь Гамаюнов. Аркадий Ваксберг представлял «ЛГ» во Франции и постоянно печатал в ней свои материалы».

Годы работы в «Московском литераторе», сотрудничество с «Московским комсомольцем» очень Полякову пригодились. Журналистский опыт для главреда любой газеты важен, ведь необходимо организовать процесс, выстроить работу с авторами и сотрудниками, оперативно реагировать на текущие события. Главный редактор может и должен высказывать вслух свои убеждения, но не имеет права навязывать их сотрудникам и авторам материалов. Проявляя плюрализм, он должен сдерживать эмоции и оставлять в стороне желание сводить счеты со своими оппонентами, тем более если газета дает оценку творчеству других писателей, которые не придерживаются заявленного ею курса на «либеральный консерватизм». И еще одно: общественная позиция самого главреда никоим образом не должна зависеть от «кремлевских сквозняков». Читатель такое улавливает сразу и охладевает к изданию.

Поляков был убежден, что сотрудники редакции должны ориентироваться на общенациональные культурные задачи, понимать ценность каждой творческой личности, независимо от ее политических предпочтений. Однако, конечно, не все в газете думали так, как он.

«…Мне позвонил один исследователь: «Я раскопал уникальный материал по истории написания «Тихого Дона», отдал вашему сотруднику, но он сказал, что вы печатать не будете». А у Шолохова как раз был какой-то промежуточный юбилей. Вызываю этого сотрудника, интересуюсь: «Что там у нас с материалом о Шолохове?» Он говорит: «Пока я работаю в этой газете, ни одного материала про этого графомана и сталинского подголоска напечатано не будет». Я говорю: «Во-первых, Шолохов — не графоман, а великий писатель, а сталинские подголоски — это совсем другие писатели, Осип Брик, к примеру. Материал о Шолохове мы непременно напечатаем, а вы уже не работаете в «ЛГ».

Или была такая ситуация: один хороший, грамотный сотрудник по фамилии Радзишевский вел библиографическое обозрение. Я стал мягко намекать ему: мол, книги издают ведь не только либералы, есть и другие писатели, например, почвенники. И из пяти книг, которые он заявляет в номер, хотя бы одну позицию можно посвятить, например, Дмитрию Балашову. Но он упорно писал рецензии только на книги либералов, причем некоторые из них к тому времени давно уже стали гражданами США, Германии или своей исторической родины. Наконец я взорвался: «Неужели вы не понимаете, что газета должна объективно отражать литературный процесс, а не то, что интересно лично вам?! В следующий номер закажите рецензию на новый роман Проханова!» Такого плюрализма он не выдержал и уволился.