Читать книгу - "Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев"

Чоглокова возразила, что императрица сумеет наказать его за сопротивление.

Тут он рассердился и сказал ей вспыльчиво: “Увидим, что она мне сделает, я не ребенок”.

Тогда Чоглокова стала ему угрожать, что императрица посадит его в крепость. Ввиду этого он принялся горько плакать, и они наговорили друг другу всего, что бешенство могло им внушить самого оскорбительного, и у обоих буквально не было здравого смысла.

В конце концов она ушла и сказала, что передаст слово в слово этот разговор императрице.

Не знаю, что она сделала, но она вернулась, и разговор принял другой оборот, ибо она сказала, что императрица говорила и очень рассердилась, что у нас еще нет детей, и что она хотела знать, кто из нас двоих в том виноват, что она пришлет мне акушерку, а ему доктора; она прибавила ко всему этому много других обидных и бессмысленных вещей и кончила словами, что императрица освобождает нас от говения на этой неделе, потому что великий князь говорит, что баня повредит его здоровью».

Тут мы сталкиваемся с настолько своеобразным отношением императрицы Елизаветы к говению (на первой седмице!), что, право же, даже и не решаемся предположить, что она вкладывала в это слово.

«Надо знать, – говорит Екатерина, – что во время этих разговоров я не открывала рта, во-первых, потому, что оба говорили с такой запальчивостью, что я не находила, куда бы вставить слово; во-вторых, потому, что я видела, что с той и другой стороны говорят безрассудные вещи. Я не знаю, как судила об этом императрица, но, как бы то ни было, больше не поднимался вопрос ни о том, ни о другом предмете после того, что только что я рассказала».

Вторую половину Великого поста императрица провела в Гостилицах у графа Разумовского, празднуя его именины, а молодой двор – в Царском Селе, где великий князь стал выказывать решительное пристрастие к принцессе Курляндской, особенно выпивши вечером за ужином, что случалось с ним теперь каждый день…

«Он не отходил от нее больше ни на шаг, – вспоминала Екатерина II, – говорил только с ней, одним словом, дело это быстро шло вперед в моем присутствии и на глазах у всех, что оскорбляло мое тщеславие и самолюбие; мне обидно было, что этого маленького урода предпочитают мне.

Однажды вечером, когда я вставала из-за стола, Владиславова сказала мне, что все возмущены тем, что эту горбунью предпочитают мне; я ей ответила: “Что делать!”, у меня навернулись слезы, и я пошла спать.

Только что я улеглась, как великий князь пришел спать.

Так как он был пьян и не знал, что делает, то стал мне говорить о высоких качествах своей возлюбленной; я сделала вид, что крепко сплю, чтобы заставить его поскорее замолчать, он стал говорить еще громче, чтобы меня разбудить, и видя, что я не подаю признаков жизни, довольно сильно толкнул меня раза два-три кулаком в бок, ворча на мой крепкий сон, повернулся и заснул.

Я очень плакала в эту ночь и из-за всей этой истории, и из-за ударов, которые он мне нанес, и из-за своего положения, столь же неприятного во всех отношениях, сколь и скучного. На следующий день ему было стыдно за то, что он сделал; он мне об этом не говорил, я сделала вид, что не почувствовала»…

Безусловно, Екатерина II и вообще не лишена была писательского таланта, но «Собственноручные записки» занимают в ее литературном наследии совершенно особое место.

Они содержат такое обилие бытовых подробностей, так тонко и с такой потрясающей глубиной откровенности описаны в записках нюансы отношений между обитателями царского дворца, что проза эта сделала бы честь и самому маститому писателю. Однако это совсем не проза, не художественная проза, во всяком случае, потому, что служит она не столько созданию художественных образов и единой художественной картины жизни, сколько маскировке того, что необходимо было сказать и что невозможно было сказать.

Безусловно, в современной Екатерине II французской литературе^[144] можно было найти и более пикантные сюжеты, нежели сюжет о дочери команданта прусской крепости, от которой ждут появления наследника и которая, проведя столько лет в замужестве, все еще остается девственницей. Но что с того? В реальной жизни рамки этого сюжета были существенно ограничены интересами династии и самой страны… Не поэтому ли в своих мемуарах^[145] Екатерина так напоминает «женщину в саване», что бредет следом за императорами к богине правосудия на картине «Эксгумация Петра III»?