Читать книгу - "Вне закона - Овидий Горчаков"

– Ефимов увел Юру в лес…

«Ефимов увел Юру в лес…» Царапает, оставляя незаживающие раны.

– И убил его выстрелом из «бесшумки» в затылок…

«И убил его… выстрелом из «бесшумки» в затылок…»

Сжимая взведенный наган в руке, я пополз к Самсонову. Алеся вскрикнула, ползла рядом, уговаривала, хватала за руку. Я полз дальше. Самсонов совершил еще одно убийство. Самсонов погасил свет жизни еще в одной паре честных глаз, выстрелил кровавой рукой подручного в святой закон, закон товарищества, в затылок раненого десантника. Эхо того приглушенного выстрела в лесу до конца жизни не умолкнет в ушах.

– Не надо, милый! Не надо! Умоляю тебя!..

Уже впереди, за поляной, часто рвутся разрывные из немецких автоматов. Внезапно кто-то вырывает у меня пистолет. Это Самарин.

– Ты с ума сошел, – шепчет он. – Опять в одиночку. Запрещаю… Не смей, слышишь?

– Отдай наган!

– Обещай, дай слово.

Из кустов доносится голос Самсонова:

– Раненые, женщины, нестроевики, отходите, отходите! Радисты! Студеникин, Токарев! И вы с ними… – Я вижу его. Он трясущейся рукой машет туда, где еще спокойно, где не стреляют и не гудят машины с немцами, где молчит непотревоженный лес. – Ты, ты и ты!.. – тычет он пальцем. – Десантники – Барашков, Горчаков, Терентьев… за рацию отвечаете головой!.. А ты? Гущин, охраняй здесь меня! В сумке у меня – вся наша работа, все наши ордена!

Он хлопает по кожаной полевой сумке, туго набитой отчетами, тетрадями журнала боевых действий, наградными документами. Самарин протягивает мне наган.

Раненые, женщины бегут, спотыкаются, падают. Мелькают пестрые, белые перевязки… Прыгают зеленые квадратные сумки с рацией и питанием на боках у Токарева. Звякает где-то ведро. Свистит ветер. Мимо проносятся стволы деревьев, то набегая, то отскакивая. Бьют в лицо тугие ветки. Железная кора режет, царапает ладони…

Позади – не там, где остался отряд, а еще дальше, на опушке, – стучат выстрелы, то порознь, то сливаясь в сплошной грохот. Ветер то усиливает, то заглушает шум пальбы. Моторы заглохли. Каратели, наверно, уже вошли в рощицу. Лупят вслепую из батальонных минометов. Люди бегут быстрее. Кончилась рощица, но за неширокой залежью виднеется высокий лес.

Метров пятьсот отбежали… Довольно, надо организоваться, а то можно растерять людей. Собрать бойцов, а потом еще с полкилометра отойти. Товарищи в бой еще не вступили…

– Стой! – кричу я бегущему впереди партизану. – Передай, чтоб остановились!

Рана пошаливает. Кружится, становится невесомой голова, поташнивает, то темнеет, то вспыхивает день мириадами светлых мотыльков. Наган в руке тяжелее ручника. Люди останавливаются, скучиваются в толпу. Там, сзади, стреляют, но настоящий бой еще не начался.

– Ну, кто тут с оружием? Кто нас охраняет? – спрашиваю партизан. – Давайте разберемся. Здоровые, ко мне! Безоружные – на месте. А радист где? Токарев? Радист где?

– Студеникин там застрял. А рация с электропитанием у меня.

– Барашков! И ты с нами? Кто тут еще из десантников имеется?

– Не знаю. Все в один момент получилось. Вот Колька Сазонов и Колька Шорин.

– Так. И Терентьев тут? Ага! Пулеметчик! Сколько у нас пулеметов? Три «дегтяря», один «универсал»! Здорово! Твоя фамилия?

– Завалишин Павел.

– Герой обороны Трилесьина? Иди-ка, Павел, вон на ту поляну, по нашим следам. Посторожи, пока мы тут разберемся.

– Второй номер мой там остался.

– Ничего. Вот Терентьев с тобой пойдет. Ну-ка, Баженов, сосчитай людей! Вы, товарищи, будете неотлучно следовать за Токаревым. У него рация. Отвечаете за нее головой. Автомата ни одного?.. Сейчас пойдем. Люда!.. А муж твой, Юрий Никитич, где? Там остался? А Алеся где? Ну, сколько?..

– Раненых и женщин там много осталось, – докладывает Баженов, – не все тут. У нас человек десять раненых всего и девятнадцать женщин из разных отрядов. Здоровых ровно тридцать человек. Всего около шестидесяти человек.

– Нда! Баженов, возьми десять здоровых бойцом, два пулемета и прикрывай наш отход. Ты, Барашков, бери пять человек в головной дозор. Остальные за мной. Держи дистанцию в три метра… Марш!

Я стою, и мимо меня проходят сперва три Николая в головном дозоре, потом, один за другим, строго соблюдая трехметровую дистанцию, идут партизаны, санитарки, раненые…

Увидев Алесю, я вздрагиваю, и в груди тает комок тревоги. Она проходит мимо так близко, что я вижу в глазах ее золотые искорки. За ней идет Токарев с радиостанцией. И вдруг в каком-то озарении пришло оно – самое смелое и важное решение моей жизни…

«Целый отряд», – сказал Баженов. Правильно сказал, правильно сказал, черт возьми! Ослепительно яркой, все озаряющей ракетой загорается вдруг в мозгу дерзкая мысль: «Уйти, уйти с радиостанцией!» В этом – весь смысл разговора с Самариным. Нас шестьдесят человек! Когда мы начинали, нас было всего одиннадцать человек! Одним ударом разрубить все узлы! Богомаз! Выход найден! Нет, ты не умер, наш товарищ, раз ты и сейчас управляешь судьбами!.. Выход найден, Богомаз!

Самсонов хочет бежать через линию фронта, хочет всех нас сделать дезертирами, хочет сделать то, что не смогли сделать каратели, – разгромить бригаду. Это ему не удастся! Он хочет оклеветать Аксеныча, Полевого, Мордашкина, Дзюбу и всех покинувших его партизан, так как предал тебя, Богомаз, тебя, Надя, тебя, Юрий Смирнов! Это не удастся ему. И сам он крепко призадумается, прежде чем пойти без радиостанции на Большую землю!.. Вся сила Самсонова – в рации. Как Кащея в сказке. А радиостанция в наших руках! Сегодня же Большая земля узнает все о Самсонове.

Позади все еще гремит стрельба. В чистом небе неистовствует хищный ветер, мечутся и шумят, плещут золотыми брызгами солнца уходящие в бледно-синюю высь гибкие непокорные верхи берез. Я бегу очертя голову вслед за отрядом, обгоняю его. С гордостью и любовью заглядываю в лица партизан – партизан нового, безымянного отряда.

Ты, Самсонов, потерял все! Но твой крах – это не наш крах. Группы хачинских партизан обрастут людьми, станут отрядами, создадут бригады, еще более сильные, еще более славные. И люди наши знают теперь, кому доверять, с кем идти в бой, и до победы не выпустят оружие из своих рук.

Другие мысли тянутся за первой, как за яркой ракетой, едва заметным дымным хвостом. Там остались мои друзья, там Самарин, Щелкунов… Чертовски болит рана. Надо хорошенько взвесить все, обдумать… Кругом – чужой, незнакомый лес. Велик ли он или мал? Что за деревни вокруг? Есть ли в них немцы? Я даже не знаю, куда ведет вот эта стежка… Но первая мысль, загоревшаяся в мозгу ослепительной, как солнце, ракетой, – уйти с радиостанцией от Самсонова, связаться с Большой землей, призвать Москву на помощь – затмевает, сжигает все остальное. Прочь страхи, прочь колебания и сомнения!

– Товарищ командир! Не пора ли остановиться, обождать?