Читать книгу - "Гибель гигантов - Кен Фоллетт"

В холодном воздухе неотапливаемой прачечной он почувствовал, что Вовкина нежная детская кожа горяча, как печка.

— Кажется, у него жар, — сказал он. — Вы не заметили, что у него температура?

— Я вам что, врач, что ли?

Вовка перестал плакать и впал в какое-то оцепенение, которое еще сильнее обеспокоило Григория. Обычно это был живой, любознательный малыш, хотя деятельность его и носила порой разрушительный характер. Но сейчас он лежал на руках у Григория неподвижно, с пылающим лицом, глядя в одну точку.

Григорий вернулся с ним в комнату и уложил на постель. Взяв с полки кувшин, он вышел из дома и помчался в магазин на соседней улице. Купил молока, немного сахару в кулечке из обрывка газеты и яблоко.

Когда он вернулся, Вовка был все таким же безучастным.

Григорий подогрел молоко, покрошил туда корку черствого хлеба, насыпал сахару и стал кормить этой смесью Вовку. Тот ел так, будто умирал от голода и жажды.

Когда молоко с хлебом кончилось, Григорий вынул яблоко. Карманным ножом порезал на ломтики, один ломтик очистил. Кожуру съел сам, остальное протянул Вовке со словами: «Кожура мне, а ломтик тебе». Раньше малыша забавляла эта дележка, но сейчас ему было все равно. Ломтик выпал у него изо рта.

Доктора поблизости не было, да Григорий и не смог бы ему заплатить, но через несколько кварталов жила знакомая повитуха Магда, миловидная жена его старого друга Константина, секретаря большевистского комитета Путиловского завода. Как только у них выдавалась возможность, Григорий с Константином играли в шахматы, и Григорий обычно выигрывал.

Григорий переодел мокрого Вовку, завернул в Катеринино одеяло — так, что видны были только глаза да кончик носа, — и они вышли на холод.

Константин и Магда жили в двухкомнатной квартире вместе с теткой Магды, которая присматривала за их тремя детьми. Григорий боялся, что Магда ушла принимать очередные роды, но ему повезло, она оказалась дома.

Магда была женщина резкая, но с добрым сердцем. Она пощупала Вовкин лоб и спросила:

— Он кашляет?

— Нет.

— Какой стул?

— Жидкий.

Она раздела Вовку и сказала:

— У Катерины, значит, нет молока?

— Откуда ты знаешь?

— Как женщина может кормить ребенка, если сама не ест? Потому и ребенок такой тощий.

Григорий не знал, что Вовка тощий.

Магда пощупала ребенку грудь и живот, он заплакал.

— Воспаление легких, — сказала она. — Дети постоянно подхватывают инфекцию, но обычно выживают.

— А что можно сделать?

— Холодную повязку на голову, чтобы сбить температуру. Давайте побольше воды, сколько выпьет. Не будет есть — не волнуйтесь. Главное, чтоб Катерина ела, тогда и его сможет кормить. Нужнее всего ему материнское молоко.

Григорий понес Вовку обратно. По дороге купил еще молока и согрел на плите. Потом покормил им Вовку с ложечки, и тот все съел. Потом Григорий согрел кастрюльку воды и омыл мальчику лицо. Похоже, тому стало получше: горячечный блеск в глазах и румянец исчез, дыхание стало ровным.

Когда в половине восьмого вернулась Катерина, Григорий немного успокоился. У нее был усталый вид. Она купила капусты и маленький кусочек свиного жира, и Григорий поставил на огонь кастрюлю и стал варить суп, пока она отдыхала. Он рассказал ей о Вовкиной горячке, беспечной хозяйке и предписании Магды.

— Но что же мне делать?! — с отчаянием воскликнула Катерина. — Мне ведь нужно ходить на работу! А больше за Вовиком смотреть некому.

Григорий покормил Вовку жидким супом, без гущи, и уложил спать. Когда Григорий и Катерина поели, они тоже прилегли.

— Не давай мне спать слишком долго, — попросила Катерина. — Мне нужно занять очередь за хлебом.

— Я сам схожу, — сказал Григорий, — ты отдыхай.

Он опоздает в казарму, но, может, это сойдет ему с рук: офицеры сейчас боятся мятежа, не станут устраивать выволочку по пустякам.

Катерина, успокоенная, сразу заснула.

Когда услышал, что часы на часовне пробили два, он обулся и надел шинель. Вовка вроде бы крепко спал. Григорий вышел из дома и направился к булочной. Там уже стояла длинная очередь, и он понял, что припозднился. Перед ним было человек сто: закутанные, они притоптывали на снегу, чтобы не замерзнуть. Кое-кто пришел со скамеечкой. Какой-то парень с жаровней продавал кашу, протирая использованные миски снегом. За Григорием в очередь встало еще около дюжины человек.

В очереди непрерывно что-то обсуждали, кто сплетничал, кто переругивался. Две женщины впереди завели спор, кто виноват в нехватке хлеба: одна говорила — придворные немцы, другая — евреи, что прячут зерно.

— А кто правит? — сказал Григорий. — Если лошадь понесет, виноват возница, он сидел на козлах. А у нас что, евреи правят? Или немцы? Нами правят царь и баре. — Так говорили большевики.

— Ну а кто бы правил, кабы не царь? — скептически отозвалась молодая женщина в желтой фетровой шляпке и платке.

Лавка открылась в пять. Через минуту по очереди передали, что дают по одной буханке в руки.

— Всю ночь стоять — из-за одной буханки! — возмутилась женщина в шляпке.

Прошло часа два, пока подошла очередь Григория. Жена булочника впускала покупателей по одному. Вот в лавку зашла старшая из стоявших перед Григорием женщин. А потом жена булочника сказала:

— Все. Хлеба больше нет.

— Ну пожалуйста! — закричала женщина в шляпке. — Хотя бы еще одну буханочку!

Лицо жены булочника окаменело. Наверняка она слышала это уже не раз.

— Было бы больше муки — больше бы хлеба испек, — сказала она. — Кончился хлеб, слышите вы или нет? Как я продам вам хлеб, если его нет?

Последняя покупательница вышла из лавки с буханкой за пазухой и поспешила прочь.

Женщина в желтой шляпке расплакалась.

Жена булочника захлопнула дверь.

Григорий повернулся и пошел прочь.

II

Весна пришла в Петроград в четверг восьмого марта, но Российская империя, в отличие от остальной Европы, уже триста лет жившей по григорианскому календарю, упрямо придерживалась стиля юлианского и считала этот день двадцать третьим февраля. Стало немного теплее, и работницы текстильных предприятий вышли на забастовку, устроив шествие от фабричных пригородов до центра города — в знак протеста против войны и хлебных очередей. Власти пообещали контролировать распределение хлеба, но, похоже, после этого стало еще хуже.

Первый пулеметный полк, как и все воинские части в городе, был направлен в помощь полиции и конным казакам поддерживать порядок. А что будет, подумал Григорий, если солдаты получат приказ стрелять в демонстрантов? Подчинятся они? Или обратят винтовки против офицеров? В 1905 году они выполнили приказ и стали стрелять в рабочих. Но с тех пор русский народ пережил тяжелое десятилетие с репрессиями, войной и голодом.