Читать книгу - "Nirvana: Правдивая история - Эверет Тру"

– Я каждый вечер разговаривал с Куртом, пока он был в Европе, – говорит Рене. – Говорил и перед Римом. Курт ждал там Кортни из Лондона – и спрашивал меня, что с ней происходит. Я не знал. Я остался в доме один. Сразу после того передоза в Риме я поговорил с Кали и понял, что творится какой-то маразм. Кали не знал, что делать, у него на руках остался плачущий ребенок. Кали нашел ту записку в Риме.

Я инстинктивно подумал, что Курт, наверное, обнаружил, что Кортни ему изменяет, – продолжает Рене. – Кто поймет, что случилось на самом деле? Я знаю, что они любили друг друга, но отношения у них были безумные. Меня больше беспокоило, найдет ли он хоть какой-то покой. Когда они вернулись из Рима, я уловил его суицидальное настроение по тому, как он принимал наркотики. Я ощущал какую-то темноту или смерть, висевшую над ним. Если ты наркоман, то предчувствуешь, что будет с другими, которые тоже употребляют. И это было очевидно. Я думаю, что он не обязательно собирался покончить жизнь самоубийством, ему просто было все равно. Я знал, что, пока он на наркотике, с ним все будет нормально, но знал также, что в один прекрасный день это кончится.

Когда Курт вернулся домой, Рене позвонил маме Курта, Венди О’Коннор, и попросил приехать. Было решено, что Курту необходима домашняя еда, чтобы он почувствовал себя снова в своей тарелке. Венди приготовила пару раз ужин с любимым блюдом Курта – рыбными палочками.

– Я не упоминал попытку самоубийства, – говорит Рене. – Мы с Кали это обсуждали, но решили с остальными по этому вопросу не разговаривать. Мы собирались действовать исходя из того, что все хорошо. Если что-то шло не так, Курт уходил в свою комнату. И входить туда могли только Кали, я или Эрик [Эрландсон].

– Когда мы приехали домой, их ссоры разгорелись с новой силой, – говорит Кали. – Ничего особенного, просто сплошная враждебность. «Gold Mountain» вышибал из него мозги, требуя не отменять «Lollapalooza». [Курт в последний раз подтвердил отмену турне «Lollapalooza» на второй неделе марта. «Группе конец», – резко заявил Крист Чарлзу Кроссу.] Посреди всей этой суматохи Кортни пилила его еще и из-за денег: «Ты теряешь столько бабла! Как ты можешь так поступать по отношению к своей дочери!» – всегда верная линия поведения. Ему было всего 27 лет, а на плечах у него лежала тяжесть целого мира. Если ты чувствителен, а на тебя все орут: «Почему ты распоряжаешься нашими жизнями?» – в этом нет ничего хорошего. Он чувствовал себя загнанным в угол.

Я: Пару раз звонил его отец. На звонки отвечал ты?

– Да, я отвечал и говорил, что его нет, тут я уверен, – подтверждает Кали. (Сообщалось, что отец однажды ухитрился дозвониться до Курта, и у них произошел «короткий, но милый» разговор.) – Помню, как в прошлом доме на Лейк-Вашингтон его отец неожиданно позвонил в дверь. Курт был там, но сказал мне: «Меня нет дома». У меня не было выбора. Я смотрел на его отца и говорил: «Его нет, вы не можете зайти». Я не знал его, но чувствовал, что попал в центр какой-то истории, которая меня совершенно не касается.

Но самая крупная ссора случилась из-за оружия, – продолжает он. – Курт заперся в спальне со стволами, угрожая самоубийством и твердя: «Отстаньте от меня, оставьте меня в покое». Но даже тогда я не представлял себе, что он действительно может себе как-то навредить. Я подумал, что это преувеличение в пылу спора.

18 марта, через две недели после Рима, Кортни вновь позвонила 911, и в считанные минуты появилась полиция. Она сказала копам, что Курт собирается покончить счеты с жизнью. Курт это отрицал, объяснив, что он закрылся в комнате, просто чтобы Кортни от него отвязалась. Полиция конфисковала четыре пистолета Курта – «беретту» 38-го калибра, полуавтоматический кольт AR-15 и два «тауруса» – плюс 25 коробок с патронами, а также склянку с «различными неопознанными таблетками». При дальнейших расспросах Кортни призналась, что не видела, чтобы Курт держал пистолет, но ее заботила его безопасность, поскольку она знала о доступе к оружию.

(Эта версия противоречит более театральному рассказу Кортни журналисту «Спин» Крэйгу Марксу 1995 года о том, как она взломала запертую дверь и увидела разложенное вокруг Курта оружие: «Я схватила револьвер, приставила к собственной голове и сказала: „Я сейчас нажму курок сама. Не могу больше видеть, как ты умираешь“. Он схватил меня за руку. Он кричал: „Это небезопасно. Ты не понимаешь. Здесь нет предохранителя. Он выстрелит. Он выстрелит“».)

Полиция отвезла Курта в участок в городе, но не вынесла мер наказания.

– Он всегда радовался, когда приезжали копы, – утверждает Кали. – Даже начинал шутить. И копы, похоже, тоже веселились.

В последние недели жизни Курта некоторые дни остаются белыми пятнами. Один такой период покрывает несколько дней после возвращения Курта и Кортни из Рима – где-то между 12 марта (когда в полицию анонимно позвонили по 911 из резиденции на Лейк-Вашингтон, позднее отменив вызов) и 18 марта. Более чем кто-либо другой устрашенная кажущимся безразличием Курта к собственной судьбе, зная о том, что в Риме произошел не несчастный случай, а самая настоящая попытка суицида (хотя этот факт до самой смерти Курта держался в секрете), Кортни распорядилась, чтобы в доме больше не было наркотиков. Она даже запретила приходить Дилану, потому что считала, что он наркодилер Курта. По иронии судьбы, Дилан снабжал и Кортни.

Такое лицемерие жены стало для Курта последней каплей – какое право она имеет читать ему лекции о наркотиках. Произошла жестокая свара, и Курт, в сопровождении Рене, ушел. Несколько дней Кортни не видела Курта. Товарищи по героину наплевали на все семейные обязанности и отправились по разным дешевым гостиницам на Аврора-авеню: «Марко Поло», «Крест», «Сиэтл-инн».