Читать книгу - "Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков"

d) О жестокости русских.

Едва ли возможно дать представление о жестокости этих диких неприятелей. Дать детальное описание во всем масштабе их ужаса потребовало бы много времени и бумаги. Я отсылаю тебя, читатель, к публичным и в особенности опубликованным об этом реляциям. Тем не менее я хотел бы, помимо того, о чем уже местами упоминалось, добавить еще следующее.

На пастора из Байердорфа, в двух милях отсюда, казаки натолкнулись, когда он пытался бежать через Одер. Они немедленно связали его веревкой и протащили безвинного на веревке между своими лошадьми по воде. Долгое время затем он вынужден был находиться у них в лагере в караульных палатках в качестве пленного. Та же участь постигла горожанина, дубильщика кож из Дамма, которого они уволокли с собой. Они изрядно «обихаживают» своих пленных: иногда они совсем оставляют их голодать и страдать от жажды, иногда дают им очистки и жесткие корки от их жалкого грубого хлеба.

Помимо того, что в большинстве соседних деревень, особенно в Вилькерсдорфе, они сожгли и поубивали половину жителей, 45 человек из этой деревни они связали друг с другом попарно веревкой и увели с собой в Ландсберг — так, что они вынуждены были бежать вровень с лошадьми. Среди них матери, у которых были грудные дети. Эти несчастные должны были три недели провести у врагов человечества в тоске и голоде. Если они просили еды и питья, их хватали за голову и пихали лицом в землю и в траву с варварским криком: жри! жри! Моментами они падали на колени и молились, видя, как перед их глазами точили убойные ножи и не ожидая ничего иного, как своей казни. Наконец, после того как некоторое время их заставили пребывать в смертельном страхе, перед ними зарезали трех лошадей и раздали им куски этого мяса, не дав ни хлеба, ни соли. Итак, им пришлось варить эту отвратительную пищу самим и набивать ей пустые желудки. Ибо голод — лучший повар.

Но и после того, как этих несчастных пленных отпустили и они вернулись назад, многие из них уже дома ушли в мир иной. Еще на прошлой неделе бедная женщина похоронила своего верного супруга в нашей деревенской общине; она умоляла подать ей милостыню, с ней было несколько оборванных детей — она была как раз одной из тех 45 пленных. Они (русские. — Д. С.) также увели к себе бесхитростного старика, пастора Мюллера из Зельнова^[1789], и недели три назад жестоко его истязали.

IX. Известие о новых посещениях русских

Между тем прошло уже четыре недели с того момента, как Нойдамм был освобожден от варварских гостей, и везде сообщалось, что русские ушли. Я, однако, не доверял этим известиям — и что же? — мои предчувствия подтвердились. Ибо 15 октября утром, пока мы еще покоились в своих кроватях, совершенно неожиданно перед нашими Зольдинскими воротами показались 300 гусаров, казаков и калмыков; однако они подошли незаметно и затаились. Без четверти шесть наш городской барабанщик пробил на барабане, они услышали это — и когда вслед за тем городские ворота были открыты, 50 человек заняло трое городских ворот, а 50 разместились посередине рыночной площади. 200 человек неприятелей же со всей возможной скоростью объехали город и прочесали поле, где было сражение. Когда это происходило, было еще темно, в воздухе стоял густой туман. Я хоть и услышал, что перед моим домом проскакали гусары, но кто бы мог подумать иначе, чем то, что это были пруссаки, которые ежедневно бывали у нас? Неприятеля все полагали стоящим впереди нас.

Однако, когда туман рассеялся, стало ясно, что это русские! Эта команда в ту ночь проскакала от Фридберга до Дамма одним маршем 7 миль. Офицер разбудил нашего правящего бургомистра и потребовал письменного заверения, что в Дамме и его окрестностях пруссаков нет; и в особенности, где именно находится место, в котором король перед битвой перешел через Одер. Спрошенные, в чем, собственно, состоят их намерения и цель столь внезапного появления, они отвечали очень любезно: Мы лишь хотим посмотреть, как дела у вас в Дамме, все ли у всех хорошо. Они вели себя также не в русской манере, но вполне дружелюбно, и около 7-ми, то есть по прошествии двух часов, снова повернули назад и поскакали тем же путем, каким прибыли сюда.

Но каков же был ужас всех по их прибытии! Я, как и все, запаковал все ценные вещи и спрятал их в стороне. Детей выхватывали из постелей и прерывали их сладкий сон. Ибо память о прошлых опустошениях заставляла нас дрожать и трепетать. Мы и наши дети плакали и кричали: Господи помилуй нас. Короче говоря, мы оделись, детям платье туго повязали к телу, и приготовились к бегству. Ибо в этот раз с офицером были такие калмыки, каких мы тут еще не видывали. Что мы увидели за страшные, отвратительные, похожие на цыган лица! Они были на белых лошадях, и сам [русский] офицер сказал: «Да, господа, не правда ли, замечательные лица! Такие вот лежали в Ландсберге и Зольдине закованные в цепях на мосту, их кормили падалью и псиной. Они большие охотники до человечины».

И все же, хвала Провидению, всякие губительные последствия нас миновали. Но почему они (русские. — Д. С.) [вновь] появились? Объяснение этому дает следующее происшествие. Ибо 17-го этого месяца (октября. — Д. С.) русского офицера, о котором сообщалось выше, что он затеял мятеж, привезли в телеге на место перед городом к эшафоту. Там его заживо колесовали и привязали к колесу, на котором, прикованное цепями, истлевает его тело. От мундира у него еще остались красные панталоны с золотым гасом^[1790]. Итак, вот что было причиной вступления [в город] за два дня до того появившейся русской команды — чтобы предотвратить эту казнь. Однако это было слишком рано. Во время экзекуции к пушкам на валах в Нойдамме поставили канониров; пушки были также установлены против Нойдаммского леса в направлении города, для охранения прибыл гарнизон из Франкфурта-на-Одере. У нас постоянно скакали гусары с взведенными пистолетами для рекогносцировки, пока день не прошел.

Боже милосердный! Положи конец и премени дни наших несчастий, даруй мир нашей земле!