Читать книгу - "Молотов. Тень вождя - Борис Соколов"

Насчет такой линии поведения он однажды проговорился Чуеву:

«Ленин тоже допускал ошибки и признавал. Сталин сказал, что можно построить коммунизм в одной стране. Это, конечно, противоречит марксизму-ленинизму. На XVIII съезде. Я и тогда был против этого, но промолчал. А как сделать? Просто меня бы как пушинку вышибли, все — ура, ура! — всем хочется коммунизма. Сталин хотел показать, что он шаг вперед делает».

Что и говорить, Вячеславу Михайловичу очень не хотелось сгинуть на Лубянке. Вот он и подписывал безропотно тысячи и тысячи смертных приговоров и до конца жизни уверял себя и окружающих, что Тухачевский, Ягода, Бухарин и другие жертвы политических процессов были настоящими заговорщиками. Может, и сам верил в это. А может, просто прятал свой страх.

А в беседе с внуком Сталина Евгением Джугашвили Молотов заметил:

«1937 год — без него бы мы тоже не могли обойтись. Поставьте у власти самых святых людей, и пусть бы они прошли так, одними разговорами мимо этих периодов, ничего бы у них не вышло, развалилось бы все. Тут без жестких мер против ярых врагов не обойтись. Но попало и не врагам».

Вячеслав Михайлович в одной из бесед с Чуевым честно признался:

«Нет, я никогда не считал Берию главным ответственным (за репрессии, как и Ежова. — Б. С.), а считал всегда ответственным главным Сталина и нас, которые одобряли, которые были активными, а я все время был активным, стоял за принятие мер. Никогда не жалел и никогда не пожалею, что действовал очень круто».

Молотову претила трусливая тактика валить все на Ежова и Берию, которой придерживался ранний Хрущев — не только до «секретной речи» на XX съезде, но, в какой-то степени, по крайней мере на публике, — вплоть до XXII съезда партии. Он всегда утверждал, что инициатором репрессий был Сталин, сам он играл вторую по значению роль, а репрессии эти были справедливы и необходимы, хотя иной р£з и страдали невиновные. Но... лес рубят, щепки летят. Вот только -сам Вячеслав Михайлович никак не хотел превращаться в щепку.

Великая Чистка не обошла стороной и окружение Молотова. 17 августа 1937 года был снят с работы заведующий секретариатом Молотова А.М. Могильный. Вскоре он погиб в лифте при до конца не выясненных обстоятельствах. А 28 августа был смещен помощник Молотова М.Р. Хлускер.

Два года спустя Сталин посадил Молотова на еще более прочный крючок. 10 августа 1939 года Политбюро приняло секретное постановление (под грифом «особая папка») о том, что нарком рыбной промышленности П.С. Жемчужина «проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении тов. Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа». Политбюро потребовало «провести тщательную проверку всех материалов, касающихся т. Жемчужиной» и «в порядке постепенности» отрешить ее от должности наркома. Между тем Жемчужина возглавила Наркомат рыбной промышленности только в начале 1939 года (до этого она руководила Наркоматом пищевой промышленности), а совсем недавно, в марте 39-го, была избрана на XVIII съезде партии кандидатом в члены ЦК. В результате проверки в НКВД были получены показания о причастности Жемчужиной к «вредительской и шпионской работе».

24 октября 1939 года вопрос о Жемчужиной вновь рассматривался на Политбюро. По инициативе Сталина было принято постановление, в котором наиболее опасные обвинения с жены Молотова были сняты и названы «клеветническими». Полине Семеновне инкриминировали только «неосмотрительность и неразборчивость» в связях. На основании этого 21 ноября 1939 года она была освобождена от поста наркома рыбной промышленности и назначена начальником Главного управления текстильно-галантерейной промышленности Наркомата легкой промышленности РСФСР.

В феврале 1941 года на XVIII конференции ВКП(б) Жемчужина была выведена из числа кандидатов в члены ЦК. Само по себе это не было наказанием — просто начальнику главка Наркомата легкой промышленности состоять в ЦК было не по чину. Но Молотов демонстративно воздержался при голосовании по этому вопросу. Тем более

что в свое время возражал против назначения Полины наркомом — опасался, что с большой высоты будет больнее падать, и догадывался, что друг Коба, да и просто недоброжелатели поспешат в случае чего использовать любую ее оплошность против него. Жемчужина же, услышав о своем исключении из кандидатов в члены ЦК, прямо в зале заседаний забилась в нервном припадке, и Молотову пришлось силой разжимать зубы жены, чтобы влить ей в рот лекарство.

Сталин несколько раз демонстративно отвергал на Политбюро некоторые предложения Молотова по хозяйственным вопросам, чтобы показать, что лиц, не подлежащих критике, в Политбюро нет. А по поводу доклада Вячеслава Михайловича на XVIII съезде партии 14 марта 1939 года о третьем пятилетием плане Политбюро на следующий день по инициативе Сталина приняло специальное постановление. В нем говорилось:

«Признать неправильным, что т. Молотов в своем докладе... не остановился на итогах дискуссии и на анализе основных поправок и дополнений к тезисам. Предложить т. Молотову исправить это положение».

В заключительном слове на съезде Молотов вынужден был изложить основное содержание предсъездовской дискуссии по пятилетнему плану. Подобного рода публичные порки (пусть и для узкого круга соратников) Иосиф Виссарионович устраивал Вячеславу Михайловичу неоднократно, чтобы тому служба медом не казалась. И чтобы Молотов и все остальные помнили, что расстрелять их можно в любой момент.

Жемчужина, возможно, уже тогда навлекла на себя гнев вождя тем, что покровительствовала еврейской интеллигенции. Говорили, что не без ее содействия Соломон Михоэлс в 1939 году был удостоен звания народного артиста СССР. Она не раз бывала по служебным делам за границей и, почти как всякая другая еврейка, имела там родственников. Так, осенью 1936 года она побывала в США, где, согласно некоторым предположениям, будто бы выполняла личное поручение Сталина пролоббировать с помощью своего брата Сэма Карпа, жителя Нью-Йорка, заказ на строительство для СССР двух линкоров стоимостью 200 миллионов долларов.

При- желании сфабриковать шпионское дело с участием Жемчужиной можно было проще простого.

То, что сажали и расстреливали оппозиционеров, кулаков, бывших белогвардейцев, такой убежденный сталинист, как Феликс Чуев, еще мог понять и принять. Готов он был поверить и в какой-то заговор Тухачевского и других военных. Но репрессии против выдающихся ученых, конструкторов вооружения и боевой техники ставили его в тупик. На вопрос Чуева: «Почему сидели Туполев, Стечкин, Королев?» — Молотов ответил:

«Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и следовало ожидать... Они ведь не поддерживали нас... В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с зажиточным крестьянством, у которого проку-лацкие настроения, страна-то крестьянская. Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него большие связи с враждебной нам интеллигенцией. И если он помогает врагу и еще благодаря своему авторитету втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и думает, что это полезно русскому народу... А люди попадают в фальшивое положение. Туполевы — они были в свое время очень серьезным вопросом для нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы их приблизить к советской власти. Иван Петрович Павлов говорил студентам: “Вот из-за кого нам плохо живется!” — и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они — против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, и даже если не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе!