Читать книгу - "Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны - Григорий Киселев"

Позади, внизу в кромешной тьме яркими очагами пламенели последствия бомбардировки. А вокруг и впереди черная мгла, рассеченная прожекторными лучами, пугающая своей непредсказуемостью.

Вдруг впереди слева я увидел, как в луч прожектора попал краснозвёздный Ил-4. Было видно, как он маневром стремится выскочить из этого проклятого луча, но тот цепко держал свою жертву, к нему подключались все новые и новые пучки света.

Бомбардировщик оказался в центре смертельных линий. Казалось, что всё стреляющее с земли, направило жерла своих орудий в сторону этого мечущегося в прожекторных лучах самолета. Лучи прожекторов вокруг него стали молочно-белыми от разрывов зенитных снарядов. Но вот среди этой белизны показался черный след, который с каждой секундой становился все гуще. Это было попадание. Сбитая машина падала, сопровождаемая лучами, продолжая гореть. Мы понимали: шансов на спасение у экипажа нет, под крылом глубокий вражеский тыл.

– Командир, кто это? – спросил я.

– Если не ошибаюсь, Решетников… – тихо проговорил командир.

– Там же Мишка Скворцов! – закричал я. – Этого не может быть, как же так?

С Мишкой мы вместе учились в училище и служили в Гатчинском полку, вместе летали на задания, его гибель была выше моего понимания. Я видел этот горящий самолёт и не мог поверить, что там, за стёклами штурманской кабины горит мой друг, Мишка, Скворцов.

– Мы ничем им помочь не сможем, – жестким голосом сказал командир и, чтобы вывести меня из прострации, сказал: – Не расслабляться, а то пойдем вслед за ними.

Гибель Мишки стала для меня шоком. За месяц войны, конечно, были случаи невозвращения товарищей с боевого задания, но здесь, на моих глазах, погиб мой друг, которому я ничем не смог помочь. Эта невозможность прийти на помощь острой занозой засела в мозгу. Мысли не отпускали меня. Даже выполнение штурманских обязанностей отошло куда-то на второй план. Рукавом реглана я вытер лицо: то ли пот, то ли слезы… Командир понимал, что творится у меня на душе и для отвлечения от тяжелых мыслей вслух заметил:

– Ну все, прожектора прошли. Саша, где мы?

Этот голос, прозвучавший в наушниках, вернул меня к действительности, я огляделся и с удивлением для себя обнаружил, что прожекторов действительно нет, зенитных разрывов не наблюдается. Посмотрел на карту и сказал:

– Прошли зону ПВО Берлина, через двадцать пять минут – Балтийское море…

Я выполнял свою работу на автомате. Проверял скорость, сверял курс, старался загрузить себя работой, но это мало помогало. Внезапно я почувствовал, что начинает мерзнуть спина. Представляешь? Во время боевой работы пот застилал глаза, меховая одежда реально мешала, а сейчас, в спокойном полёте, – холодно. А ведь смеялись, когда надевали в полет меховые регланы и унты.

Полет продолжался. Но смертельная усталость навалилась на плечи. Стрелки приборов подрагивали на приборных панелях. Нас особенно волновала сейчас стрелка топливомера, которая, казалось, с неестественной быстротой приближалась к нулю. При полете на Берлин встречный юго-западный ветер заставил перебрать топлива.

Впереди, на востоке появилась светлая полоска, приближался рассвет.

Вдруг в наушниках раздался голос радиста:

– Товарищ командир! Ведущий на связи.

Затем сквозь треск эфира прозвучал голос ведущего группы:

– База, я второй, возвращаемся, подходим к аэродрому. Топливо на нуле. Все садимся напрямую. Держите наготове тягачи, могут быть самолеты, которым не хватит топлива до рулежки. Всё, руководи.

– Это про нас, – сказал мой командир и, убирая газ, плавно стал отжимать штурвал от себя. Стрелка топливомера уверенно лежала на нуле. Хорошо, если кончится на полосе, а если раньше?

– Саша, сколько до полосы?

– Три минуты. Второй уже приземлился, дотянем.

– Хор-рошо бы! – произнес командир. Тут чихнул правый двигатель.

– Садимся с планированием. Экипажу быть готовым к жесткой посадке. Все, с богом!

Вот и полоса, главное – дотянуть до нее, и вот колеса коснулись земли…

– Ну, спасибо, родной! – командир погладил штурвал.

В это время работавшие с перебоями двигатели, высосав последние капли топлива, заглохли. Самолет бежал по инерции с вращающимися винтами, которые уже не влекли его вперёд, а вращались от набегающего потока воздуха. Когда самолет готов был уже остановиться, командир свернул с полосы, чтобы дать возможность приземляться тем, кто заходил на посадку после него…

Заглохли моторы, и такая звенящая, прямо-таки мирная тишина установилась вокруг! До построения еще было время, и мы, подстелив под себя меховые регланы, завалились в траву. В полете были минуты, когда казалось, что бороться со сном нет никаких сил. А сейчас есть несколько минут, вот стоит закрыть глаза – и провалишься в это блаженное так ожидаемое небытие. Но глаза почему-то смотрели в темноту, ничего не замечая вокруг, сна не было. Перед глазами, как на экране кинематографа с замедленной съемкой, проходили картины полета, ночное небо Берлина, пересечённое многими прожекторами и… падающий самолет, в котором горел Мишка… Помолчали.

– Да, Сашок, тяжело терять друга, но это неизбежно – война. А в целом, я считаю, что тебе повезло, участвовал в таком деле, – задумчиво проговорил Пётр.

– Ты знаешь, Петя, я так не думаю. Во-первых, на моём месте мог оказаться каждый. А во-вторых, меня это участие, порой, даже угнетает. Ведь мы бомбили город, в котором живут не только воюющие фашисты, но и мирные жители. Когда мы бомбим военные объекты, железнодорожные составы и станции, танковые и механизированные колонны, мы их видим и с ненавистью уничтожаем врага, а здесь бомбы летят в темноту, на головы людей.

– Это ты, брат, загнул, – больше успокоил товарища, чем возразил ему Гамов. – Тебе что, политинформации не читали. Сколько наших мирных городов бомбили фашисты? А ты знаешь, что ваши бомбардировки – это не что иное, как ответ Сталина на бомбёжки Москвы?

– Да, знаю я всё, Петя.

– Не мучай ты себя, всё было сделано правильно и своевременно, – и чтобы увести разговор на другую тему, Гамов продолжал: – слушай, а кто у тебя ещё есть, кроме отца?

– Все есть, – не понял вопроса Саша. А говорить о родных, конечно, куда приятнее, чем о войне. – И мать есть, и пять сестёр, и брат. Младшая сестра – Нина – родилась всего полгода назад, уже после того, как отец ушёл на фронт.

– Вот это молодец! А как же его взяли на войну от такой семьи? Ведь и ты на фронте.

– Да разве он один такой? Вся страна воюет.

– Ты прав, Сашок. А чего же ты про подругу ничего не говоришь? Есть, поди, признавайся, – Пётр игриво потрепал Сашу по плечу.

– Нет у меня никого. До училища не успел, а потом закружило-завертело: учёба, полёты, экзамены, распределение и война. А на войне, сам знаешь, не до любви.