Читать книгу - "Василий Темный - Борис Тумасов"

– Хороший удар, княже, – заметил подошедший Холмский.

Они уселись в стороне, отроки разводили костер, а егери свежевали тушу.

Гридни на разостланном ковре выставили бочонок с хмельным пивом, приготовили ножи и доски для мяса.

– Я, воевода Михайло, – сказал великий князь, – первого в жизни тура свалил. И знаешь, когда он на меня пошел, дрожь пробрала, едва в бег не кинулся.

– Тогда бы он тебя настиг и на рога поддел, – произнес Холмский. – А ударил ты его метко.

– В лесах здешних туры не редкость, – заметил подошедший дворецкий.

– Ты, боярин Семен, вели отрокам, чтоб мясо поджарили с кровью, – велел великий князь. – Гавря пусть принесет…

На весь лес запахло жареное мясо.

Пока гридни возились у костра, а егери грузили тушу быка на телегу, князь Борис прилег на траве и, прикрыв очи, вспоминал происшедшее. Страха уже не было, была радость охоты, удача прошедшей схватки.

Прежде об охоте на туров читал в летописях, но вот она случилась и у него, тверского князя. На охоте случалось вепря убить, оленя свалил как-то, даже медведя поднимал из зимней берлоги, но вот тура впервой…

Гавря принес большой кусок дымящегося мяса, смотрел, как Борис ест с ножа, запивая пивом. Отроку казалось, что великий князь насытится не скоро, но он вдруг отложил нож, кивнул Гавре:

– Пора и в Тверь, подавай коня. Поди, княгиня ждет.

* * *

Тверской князь любил Анастасию с того дня, когда привезли ее из Суздаля. Невеста была совсем юная, белолицая, голубоглазая и с русой косой до самого пояса.

По Суздалю первое время тосковала, бывало ночами подушку слезами омывала. Жениха, великого князя, увидела, сердце дрогнуло. Красив и молод.

Прошло время, родила сына Михаила…

Как сегодня помнится тот трудный день родов. Князь Борис в домовой церкви молился о ее здоровье… А потом крик ребенка и голос повитухи.

Повитуха вынесла мальчика к Борису и он сказал:

– Имя ему будет Михаил, какое носил великий князь тверской, Михаил Ярославич.

Потом Борис вошел к ней, Анастасии, в спальную и, поцеловав, опустился на колени. Целуя ей руку, говорил:

– Настенушка, Бог даровал нам сына, великое благо ниспослал он, возрадуемся и возблагодарим за милость, воспосланную нам…

А потом он призвал дворецкого и повелел ему столы накрыть праздничные, да не только для бояр, но и для люда тверского.

Шестое лето Анастасия в Твери. Порой чудилось, что и родилась здесь. Воды реки те же, леса, как и в Суздале…

Будто все так, да не совсем. Суздальское торжище казалось пошумнее, хоромы и храмы кладки каменной. А здесь в Твери строят из дерева, терема рубленые. Вот и Кремник намерились из каменья возводить, а подсчитали, нет денег. И рубят пока бревенчатый…

По утрам тяжко бьет старый соборный колокол, чудом уцелевший после сожжения Твери татарами и дружиной московцев, наведенными князем Иваном Калитой.

Ухает колокол каменного собора Св. Спаса Преображения, и мерный звон его разносится по Твери, ее окрестностям, летит в Заволжье. Откликаясь ему, трезвонят колокола церквей…

Вот такую Тверь и полюбила княгиня Анастасия. И хотя Суздаль и Ростов, с их церквями каменными, монастырями, стенами и башнями затмевали бревенчатую Тверь, но была она, эта Тверь, богата своим приволжским торгом, торговлей хлебной на всю Русь. Купцы тверские цену себе знали и хоть богаты были, но не щедры. И князь Борис у них редко одалживался.

Иногда княгиня Анастасия думала, чем же так приглянулась ей Тверь? Эвон, в Ростове и Суздале все благостно, особенно когда бьют колокола и их перезвон стелется над городами и лесами, полями и озерами. А Тверь не жила тихо, она была суетливая, хлопотная. Во всем, чем жила Тверь, княгиня Анастасия видела соперничание с Москвой. В политических пристрастиях она с первых дней встала на сторону Твери. И даже в величии она была тверичанка. Такую Тверь, с ее горькой судьбой, полюбил и великий князь Борис Александрович. В какие края не забрасывала бы его судьба, в Орду ли, в Литву, не видел он красивее отчей земли.

Возвращаясь с охоты, любовался, как поднялись яровые хлеба, колос ржаной наливается, скоро золотом отольет. На опушке ближнего леса разлилось озерцо. Вдоль берега оно поросло зеленью молодого камыша. По озеру плавал выводок диких уток.

Если объехать озеро стороной и чуть углубиться в лес, дорога приведет на заимку к пасечнику Матвею.

А дальше, где, казалось бы, самая глушь, скит отшельника Пахомия…

Понимал князь Борис Александрович, в обустройстве уступает Тверь и Суздалю, и Ростову, где церкви красивее и монастыри богаче, но через Тверь шел торговый путь с севера на юго-восток. Хлеб и всякое сырье – богатство тверское.

Торговый люд по Волге, Мологе и Тверце плавал, и все дань князю платили. Теперь Москва у Твери на пути поднялась, а ко всему митрополия в Москве. Да и тверские монастыри московским уступают, что женский Софийский, что мужские – Отрочь и Шошенский. Но князь верит, настанет тот день, когда и по святости, и по богатству превзойдут тверские монастыри московские. Но на то время надобно.

И князь Борис мечтой этой жил. Доколь князю тверскому голову клонить перед московским князем?

Вот и Анастасия об этом же в первую брачную ночь сказала. Хоть и обидно было Борису слушать это, а согласился.

С утра боярин Черед отправился на дальнюю вырубку, где артель, наряженная боярином Морозовым, лес заготавливала для Кремника.

Издалека послышались удары топоров, треск и грохот падающего дерева.

Выбрался Черед с дворовыми на полянку, мужики уже сучья обрубали. Глухо стучали топоры, въедаясь в дерево. Бригадир, оголенный по пояс, хрипло распоряжался.

Заметив слезавшего с коня боярина, подошел неторопко. Черед промолвил:

– Князь Борис говорил, ты мастеровых загонял?

– То с какой стороны глядеть, – почесал бороду бригадир. – А вот коли бы с моей, то мы за третий десяток дерев валим.

Тут мужик с волокушей подъехал и вскоре потащил бревно к штабелю.

– А когда, Осип, ты бревна в Кремник перетаскивать намерился?

– Неделю-другую, и переволочим.

– Хм. А управишься?

– Нам, боярин Дмитрий Никитич, ответ нести. Ведь мы за угловую стрельницу в ответе.

– Ну коли так, и я спокоен. Поеду на другие делянки…

К обеду воротился боярин в Тверь, однако домой не поехал, долго ходил по Кремнику, к работе мастеровых приглядывался, мастерством плотницким любовался. Без скоб вязали сруб, в бревенчатые проемы землю сыпали, хворост укладывали.

Мастер Еремей, вогнав топор в бревно, прокричал весело:

– На века ставим, боярин! Таку стену никакой таран не прошибет.