Читать книгу - "«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег - Игорь Кохановский"

И вот мы все шумной компанией заваливаемся в гости к этой самой Маше.

Я как только ее увидел, сразу загрустил: почему я не один сегодня, а со Светой…

Вечер получился чудесный. Костя принес много выпивки и закуски из «Березки» (он был женат на Лиле Костаки, дочери ныне знаменитого коллекционера Костаки, в то время всего лишь администратора посольства Канады в Москве, поэтому чеки для «Березки» у него всегда были), Федя Фивейский остроумнейшим образом комментировал разлив заморских напитков и закуси к ним, Володя иногда брал гитару и «для общего ливера» пел что-то смешное – в общем, было очень весело и мило.

Через неделю Светлане надо было возвращаться в Магадан (у нее отпуск был короче моего). А еще через несколько дней я позвонил Маше и пригласил пообедать. Она согласилась.

Так начался наш роман.

И уже мы, как любил говорить Володя, «гуляли по буфету» вчетвером – он с Мариной, я с Машей.

Однажды днем позвонила Марина и сказала, что они с Володей скоро будут у меня.

Когда я им открыл дверь, то по лицу Марины понял, что что-то произошло.

– Марина, что с тобой?

– Со мной – ничего. А ты посмотри на своего друга…

Володя был, что называется, «в пополаме».

– Ну ничего, сейчас он немного поспит и придет в себя.

– Гарик, какое поспит! Сейчас уже четыре, а у него вечером «Гамлет»!..

– Что же делать, Марин, я не знаю!

– Я тебя прошу, Гарик. Поезжай в театр, скажи Любимову все как есть, что Володя не может сегодня играть, пусть заменят спектакль, – сказала Марина.

Я поехал. Попросил, чтобы меня проводили к Юрию Петровичу, и очень коротко объяснил, что случилось.

– Передайте вашему другу, что я сегодня же издаю приказ о его увольнении из театра. Всё. До свиданья.

Это было сказано жестко, спокойно, даже, мне показалось, с какой-то расстановкой слов, чтобы, видимо, было понятно, что это всерьез, а не просто очередная угроза.

Я вернулся домой. Володя вроде бы вполне оклемался, даже порозовел.

– Васёчек, Марина сказала, что ты в театр ездил, и что…

– Юрий Петрович сказал, что сегодня же издает приказ о твоем увольнении.

– А-а-а, – почти зарычал Володя. Он резко поднялся, подошел к столу, налил полстакана водки и выпил залпом. И вскоре опять отключился. Мы с Мариной вышли на кухню. Марина молча плакала. Моя мама стала ее утешать, гладя по голове, как ребенка.

– Надежда Петровна, – сквозь слезы еле слышно говорила Марина. – Он же себя погубит. Я просто в отчаянии, не знаю, что делать.

Марину моя мама сразу, как говорится, приняла. Помимо того что она просто само очарование, она была такая естественная, никакой «звездности» в ней никогда не наблюдалось, и в то же время аристократизм чувствовался во всем – в манере себя держать, в сдержанности суждений, в стиле одежды. И еще – в ней сразу угадывалась очень чуткая и широкая душа. Володя, казалось, светился весь от счастья, что с ним рядом такая женщина. А она действительно словно создавала вокруг удивительное умиротворение и радость. И моя мама почувствовала в Марине это редкое, истинно женское качество.

Вскоре Марина уехала, взяв с Володи слово, что он ляжет в больницу.

Его поместят в очень хорошую клинику, в отдельную палату со всеми удобствами. Я с Машей буду его навещать, и в одно из посещений он нам прочитает удивительную повесть про дельфинов – такой фантасмагорический ход, будто не мы наблюдаем и изучаем дельфинов, а они нас.

Выпишется из больницы он где-то в начале декабря, начнет играть все свои роли, в общем, всё наладится.

Новый, 1969 год мы будем встречать в мастерской у Федора Фивейского. К новогоднему вечеру он тоже напишет небольшой сценарий, в центре которого будет любовь Володи и Марины.

31 декабря у Володи был какой-то вечерний спектакль, который кончался поздно, поэтому встретить Марину в Шереметьеве он попросил Севу Абдулова. И вот уже половина двенадцатого, а их всё нет. Володя места себе не находил. Наконец без десяти двенадцать в дверях мастерской показываются Марина и Севочка.

…Было впечатление, что никого вокруг них не существует – Володя и Марина застыли в нескончаемом поцелуе и лишь с первым ударом курантов оторвались друг от друга и взяли бокалы.

Я вспоминаю: Федя в роли докладчика от общества по распространению политических и научных знаний рассказывает, как он собирается лепить фигуру популярного артиста Владимира Высоцкого, как для этого изучает его внешность (на подрамнике был помещен большой лист ватмана, а на этом листе – условный рисунок фигуры Володи по пояс) – какая у него мощная, мужская шея, какая накачанная мускулатура, какая мощная грудная клетка, в которой бьется очень учащенно его ранимое сердце (сердце было нарисовано в утрированно увеличенном размере), а бьется оно так потому, что… – здесь Федя разрывал ватманский лист в том месте, где было нарисовано сердце, и все видели большой портрет Марины во всю обложку журнала «Таймс»…

Эффект был обалденный. Марина была тронута до слез. В общем, получилась одна из самых запоминающихся встреч Нового года.

Через пару недель я вернулся в Магадан, и вскоре вышла моя первая книжка стихов, выпущенная местным книжным издательством, – «Звуковой барьер». Я был безумно счастлив. И тут же отправил по экземпляру маме, Володе и Эдику Филатьеву, моему приятелю, он сделал обо мне передачу по телевизору, и я стал получать письма со всего Советского Союза. Писали в основном девицы, восхищенные крутым поворотом в моей судьбе. Очень занятные письма, в некоторых даже были предложения руки и сердца.

А вскоре я получил письмо и от Нины Максимовны, мамы Володи.

«Дорогой Гарик!