Читать книгу - "День после ночи - Анита Диамант"

Она выждала мгновение, потом села и провела рукой по мягкой швейцарской хлопчатобумажной ткани в горошек. Потом прикоснулась пальцем к одной из пуговиц – из тяжелой пластмассы, в форме цветочков, с пятью лепестками каждый. Интересно, заметит их Майер? Эта мысль потрясла ее, и она отдернула руку, словно обожглась. Зора обернулась, чтобы посмотреть, не видал ли кто-нибудь, как она почти поддалась искушению, этой глупой суматохе, которая, по сути, просто гормональное безумие. От Майера, сказала она себе, мне нужна только еще одна сигарета.

Дверь хлопнула, в барак ворвались Шендл и Теди.

– Вот погодите, вы еще увидите ребят, – объявила Шендл, на ходу стаскивая через голову рубашку. — Удивительно, как меняют человека бритва и расческа.

Теди остановилась у койки Зоры:

– Как твоя рука?

– Ерунда, царапина, – отмахнулась Зора.

– Идите сюда, – позвала Леони. – Смотрите, какие платья!.. Вишневое для Шендл и синее для Теди.

– Гляди какая щедрая! – Шендл проворно натянула платье.

Леони взяла щетку и принялась расчесывать ее волосы.

– Хорошо быть кому-то полезной, – сказала она.

Внезапно все услышали странный жалобный звук.

Болтовня стихла, потом и вовсе прекратилась, в то время как полумузыкальный, полуживотньй вой завис над лагерм на шесть, семь, восемь секунд, а затем внезапно перерос в высокий резкий вопль.

– Что это было? – Леони зябко поежилась.

– Шофар, – ответила Шендл. – Это такой специальный рог, бараний. В него трубят на Рош а-Шана и Йом Кипур. Ты что, когда шофара не слышала?

Лони покача головой:

– Мой дядя на дух не переносил всякие религиозные штучки.

– А родители?

– Я совсем маленькой была, когда поселилась в семье у дяди. Ужасный звук, правда? Первобытный какой-то.

– А мне он всегда нравился, – сказала Шендл.– В летнем лагере в шофар трубили, когда будили нас по утрам. Это, наверное, на маарив[8]зовут. Ворота между мужской женской половиной открыты для вечерей молитвы.

– Ты пойдешь? – спросила Леони.

Шендл пожала плечами:

– Вряд ли. Это короткая служба. Смотри, какой у меня на голове кошмар! Пока ты меня причешешь, она уже закончится.

Шендл вспомнила последний Рош а-Шана у себя дома. Она тогда отказалась сидеть с матерью и стояла у задней стены женской половины, перешептываясь и хихикая с другими девчонками-сионистками.

Леони вставила пару «черепаховых» гребней в волосы Шендл и протянула ей зеркало:

– А? Смотри, какая ты у нас красавица! Теперь давай помаду подберем.

– Да ладно тебе, – смутилась Шендл.

Она повернулась к Зоре, которая как раз застегивала последние цветочные пуговицы. Когда Зора собрала волосы в пучок чуть пониже затылка, все ахнули. Неловко поклонившись, Зора вышла на улицу и отправилась на мужскую сторону лагеря.

Зора подошла к группе, обступившей Аншеля, крепкого жилистого парня лет двадцати пяти. Очки и косматая черная борода придавали ему вид благочестивый и авторитетный. Все девушки считали, что Аншель «совсем того». В первый вечер в Атлите он закатил сцену в столовой, когда подали курицу: колотил по столу и орал как резаный из-за того, что никто не смог назвать ему имя и показать разрешение мясника, убившего и засолившего птицу. Еще Аншель попытался сорвать занятие Арика. Аншель кричал, что на иврите следует говорить исключительно по религиозным поводам.

Аншель молился как ненормальный, крепко зажмурившись и раскачиваясь взад-вперед так яростно, что стучался головой о стенку за спиной. Он приступил к вечерней молитве на Рош а-Шана, только когда насчитал вокруг себя девять мужчин, а во время службы так частил, что никто не мог и слова разобрать.

– Какой дурак сделал его раввином? – недовольно спросил кто-то, когда Аншель начал сворачивать свой талит. – И что, он и завтра то же самое выкинет?

– Я думал, Еврейский комитет пошлет нам настоящего раввина.

– А я слышал, они не больно-то стараются. Ни тебе молитвенников. Ни раввина. Ничегошеньки.

– Кто тебе это сказал?

Зора держала дистанцию. Она наблюдала за происходящим, притаившись за спинами других женщин, пришедших помолиться. Но мужчины ее все-таки заметили.

– Кто эта прекрасная дама? – завопил какой-то парень, хватая ее за руку.

– Зора, это ты? – спросил один из учеников Арика и облизнулся. – Вот это да! Выглядишь – класс! Глядите-ка, старый башмак превратился в хрустальную туфельку.

– Жаль только, что никому не под силу превратить осла в прекрасного принца, – парировала Зора и зашагала прочь.

Она старалась идти как можно медленнее и делала вид, будто не слышит одобрительного улюлюканья и свиста за своей спиной. И только скрывшись из виду, она бросилась к опустевшему теперь бараку, распустила волосы и, надев старую рубашку, положила аккуратно свернутую белую блузку в ногах койки Леони.

– Надеюсь, Тирца не рассердится, что нас так долго не было, – сказала Шендл, когда они с Теди со всех ног мчались обратно на кухню.

– И я надеюсь, – кивнула Теди.

На кухне было веселое столпотворение. Орава прибывших из кибуца в маленькой комнатке не помещалась. Все сновали туда-сюда и тараторили без умолку, накладывали на блюда салаты, запеканки, фрукты, хлеб, печенье с пирогами в таком количестве, что хватило бы на целую кондитерскую. На столах в столовой постелили некогда белые скатерти, расставили кружки и тарелки с яблоками, а по центру поместили традиционные сосновые лапы и букеты полевых цветов.

Шендл хотела было взять тарелку, но кто-то моментально выхватил тарелку у нее из рук.

– Я здесь работаю, – объяснила Шендл.

– Не сегодня, – отрезала девушка с копной вьющихся темных волос, едва перехваченных косынкой из зеленого набивного ситца. – Сегодня вечером тебя будут обслуживать товарищи из кибуцев Ягур и Бейт-Орен. Ты уже знаешь, в какой поедешь? Я живу в Ягуре, прямо за холмами. Айда с нами?

-Нет, нет и нет, – возразил худенький парнишка с кривыми зубами. – Там слишком жарко. Лучше в Бейт-Орен. Мы сегодня целый день ходили в рубашках с длинными рукавами. Там у нас прямо маленькая Швейцария.

Раздался грохот: это обитатели Атлита, принарядившиеся и голодные, колотили в двери столовой, свистя и требуя ужина.

Кто-то придумал новые слова на мотив старой любовной песенки: «Ах, Тирца, милая моя, твой суп с лапшой мне сердце греет, а без цыпленка твоего душа и дня прожить не смеет».

Жители кибуца смеялись и поглядывали на Тирцу. Она пожала плечами, взмахнула деревянной шумовкой как скипетром, и двери распахнулись.