Читать книгу - "Игра кавалеров - Дороти Даннет"

Сначала ему все понравилось. Англичане, как он обнаружил, сильно отличались от французов. Король здесь был мальчиком. Подводные течения при дворе были в меньшей степени связаны с неприкрытой борьбою холодных сердец и пламенных амбиций — скорее с противостоянием разных группировок знати: английские бароны проявляли не меньшее честолюбие, но оказывались способны иногда заботиться о стране, людях, религии.

К своему собственному приятному удивлению, он остановился в Хакни, в особняке графа и графини Леннокс. С любопытством курсируя вслед за двором между Уайтхоллом и Холборном, Гринвичем и Хэмптон-Кортом, О'Лайам-Роу не раз встречал шотландского графа, бледного, светловолосого, с выпуклыми глазами, подозрительного и как бы слегка озадаченного. Немного позже он познакомился с женой Леннокса — Маргарет, и она предложила ирландцу какое-то время погостить у них.

О'Лайам-Роу смутно припоминал, что где-то что-то слышал о своем бывшем оллаве и Маргарет Дуглас, графине Леннокс. Но он не собирался копаться в своей памяти. Покинув Францию, О'Лайам-Роу выкинул из головы и Тади Боя со всеми его делами. Но его крайне занимал другой факт — Мэтью Стюарт, граф Леннокс, был старшим братом Джона Стюарта, лорда д'Обиньи. И таким образом, хотя бы из вторых или третьих рук О'Лайам-Роу мог получать новости о единственном существе среди всего французского двора, к которому он испытывал симпатию, — о маленькой шотландской королеве Марии; к тому же девочке угрожала опасность. Поэтому он переехал в Хакни к Ленноксам.

Однако здесь его ожидало разочарование. Семья Ленноксов редко бывала дома. Графа с графиней, как и его самого, постоянно приглашали ко двору, несмотря на религиозные убеждения четы, которые, как он подозревал, упорно оставались папистскими, но Маргарет приходилась кузиной мальчику-королю, и если бы в свое время ее дядя, король Генри, не лишил племянницу наследства, то графиня Леннокс вполне могла бы претендовать не только на престол английский, но и шотландский, где ее мать когда-то была королевой, да и прадед мужа тоже царствовал.

Были и другие трудности. Бароны при дворе, озабоченные своими делами, не имели для О'Лайам-Роу свободного времени, хотя вели себя вежливо. Ирландцы, которых он встречал, также всегда были заняты и говорили только о своих пенсиях и своих фермах; ему изрядно надоело развлекать себя самого, беседуя с пронырливыми, погрязшими в политике, полными предрассудков англичанами.

Даже сейчас, проезжая через Чипсайд, по дороге в Стрэнд, он испытывал чувство горечи, так как среди шумной, оживленной, куда-то спешащей, торгующей толпы ни один человек даже не повернул головы в его сторону. В Англии он отказался от шафрановой туники и фризового плаща, а вместе с ними ушла и обаятельная беспечность, некогда сослужившая ему хорошую службу. И теперь было слишком поздно стремиться к блестящему высокомерию сильных мира сего, над которым он усердно подтрунивал всю свою жизнь. Под светлой кожей и мягкой плотью копошилась прозрачная, как медуза, какая-то новая личность, серая и приниженная, с которой теперь придется существовать всю жизнь. О'Лайам-Роу сбросил с себя Фрэнсиса Кроуфорда, будто змея — кожу, но не обрел счастья в новом обличье.

Среди богатых особняков, выстроившихся вдоль Стрэнда, окруженных садами, спускающимися вниз к реке, притаился маленький домик, который арендовал младший брат Мишеля Эриссона. Его нарядная дверь, высокие застекленные окна и комнаты, отличавшиеся поразительной, какой-то застывшей красотой, производили странное, несколько раздражающее впечатление: дом, казалось, строили ради забавы, а не для того, чтобы в нем жить.

К этому дому и направлялся принц Барроу в сопровождении Пайдара Доули, предпринимая последнюю попытку найти в знаменитом городе Лондоне хоть одно теплое, открытое, дружеское лицо, хоть перед кем-то облегчить душу. Он вез с собой письмо от скульптора из Руана, великана Мишеля.

По прибытии его несколько удивил, но отнюдь не насторожил контраст между стилем жизни Брайса Хариссона и беззаветной щедростью скульптора с его шумной разношерстной компанией и подпольной типографией. Пайдара Доули и двух их лошадей поспешно и тихо отвели в великолепную маленькую конюшню, сам же принц, переходя от одного ливрейного лакея к другому, оказался в обитом кожей салоне, где стал ожидать хозяина.

То, что О'Лайам-Роу знал об единственном брате Мишеля, обещало многое. Шотландец по происхождению, холостой и предприимчивый, Брайс, как и Мишель, получил воспитание во Франции и, подобно ему, не исповедовал никакой особой философии, проявляя свои таланты и пристрастия на той почве, какая им наиболее подходила.

Брайс обладал удивительной, Богом данной способностью к языкам. Он мог имитировать все, что угодно, запоминая диалект, как музыку, идиому, словно мелодию. Он познакомился с Эдвардом Сеймуром, герцогом Сомерсетом, когда будущий протектор Англии стоял с английской армией на северном побережье Франции. И когда Сомерсет вернулся в Лондон, чтобы управлять страной в первые годы царствования мальчика-короля Эдуарда, Брайс Хариссон поехал вместе с ним в качестве переводчика полноправного, хотя и самого молодого из секретарей Сомерсета.

Теперь власть Сомерсета пошатнулась и он уступил управление страной графу Уорвику. Так что у Хариссона появился досуг, немного денег, дом неподалеку от дворца Сомерсета и время, чтобы ввести принца Барроу, как тот надеялся, в избранные круги лондонского света.

Итак, когда распахнулась дверь и вошел Брайс Хариссон, с рекомендательным письмом от своего брата в руке, О'Лайам-Роу, улыбаясь, поднялся ему навстречу, и ирландца заботила единственная мысль — пожать ли руку Брайсу или расцеловать в обе щеки, что обычно проделывал Мишель при знакомстве. Хозяин остановился в дверном проеме — маленький, темноволосый, худощавый, с тонкими ногами, обтянутыми черным, в черном же камзоле с высоким гофрированным воротником, доходящим до ушей, довольно оттопыренных и потому прикрытых седыми волосами, гладкими и густыми.

— Принц Барроу, насколько я понимаю? — спросил Брайс Хариссон тоном несколько удивленным и явно скучающим. — Боюсь, мой брат переоценивает количество свободного времени, которым я располагаю при таком суетливом дворе, как наш. У меня назначена встреча на самое ближайшее время. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Очевидно, что-то рассердило его. О'Лайам-Роу видел Мишеля, когда его планы срывались. Тот тоже тогда заливался ярким румянцем, но не стеснялся в проявлении чувств. Принц заметил миролюбиво:

— У меня нет причины набиваться к вам именно сейчас. Я приеду в другое время, и мы сможем скоротать вечерок за приятной беседой. На этой улице есть таверна, где можно будет поужинать вдвоем.

Дверь оставалась открытой, но Брайс не закрыл ее и не входил в комнату. К выражению скуки добавилось нетерпение, но даже это не подготовило О'Лайам-Роу к дальнейшему повороту событий.

Брайс Хариссон заявил:

— Если вы разъясните моему управляющему, какой товар можете предложить, он пришлет вам домой ответ. Боюсь, мне не удастся представить вас герцогу. Ему не нравятся ирландские кожи, а ваши сыры он находит чересчур резкими. Роберте!