Читать книгу - "Дикие пчелы - Иван Басаргин"

– Охотничья команда, равняйсь! Смирно! Налево! Шагом арш!

Пошла охотничья команда в сопки, чтобы выгнать с русских берегов браконьеров-японцев. В дружине около ста человек. Одних Силовых с десяток наберется. Дружинники не побегут. Они не поймут позора тех, что бежал с крейсера «Изумруд».

Шли по тропе, что вилась по берегу моря, падала с отвесных скал, поднималась на крутые бока сопок. К вечеру вышли в устье Голубой речки. С сопки было видно озеро Зеркальное, в его хрустальной воде купалось горячее солнце. В лимане Голубой речки на рейде стояла шхуна. На ее палубе сиротливо приютилась пушка. Около пушки с винтовкой ходил часовой.

Японские рыбаки беспечно ловили сетями и неводами симу, которая тугой струей спешила на свои нерестилища. На берегу десяток японцев пластали рыбу, солили, укладывали в бочки. В такие же бочки сливали зернистую икру.

– Всем отдыхать. Федор Силов, Нестер Соломин, вы со мной. Пятышин, ты за командира. Разведаем как и что, – распорядился Арсеньев.

Разведчики вернулись скоро. Арсеньев сказал:

– Сейчас трогать не будем. У них есть винтовки, зачем себя под пули подставлять да и зря людей бить. Будем брать утром, сонных. Остается дозор, а мы отойдем в ложок и передохнем до утра. Лодчонку бы где прихватить, чтобы взять сразу же шхуну, не то откроет пальбу из пушчонки, может кого и убить.

– Сварганим плотик и на плоту доберемся.

– Верно. Так и сделаем. Плавникового леса хватает.

Ночь, звезды то гасли, то снова вспыхивали. Туманы то надвигались, то отползали назад. Ярились на пойме гураны. Где-то провыл одинокий волк. Кто-то долго и истошно кричал на сопке. Заверь давил зверя.

Утро пришло тихое. Редкий туман застыл над морем. Перешептывались волны, тонко звенели комары, стонали чайки, крякали на озерах утки. Браконьеры спали в палатках. Спали и часовые у палаток и на шаланде.

В борт шаланды тихо стукнулся плотик. Пять дружинников вскарабкались на борт. Шаланду охраняли трое. Их тут же разоружили. Дружинник-пушкарь бросился к пушке, чтобы дать сигнал, крутнул ее, протер глаза, начал шарить руками в поисках замка, потом захохотал. Это была деревянная пушка.

– Командир, нападай, сигналу не из чего подать! Пушчонка из дерева! – закричал пушкарь и выстрелил вверх из берданы.

Поздно просигналил: часовые уже были связаны. Двадцать пленников понуро стояли перед наведенными на них стволами. Арсеньев приказал:

– Всех на шаланду, отправим в Ольгу.

– И чего с ними вошкаться, переторскаем – и баста. Они наших убивают, а чего мы будем смотреть, – зашумели охотники.

– Пленных не убивают. И чем больше мы пленим, тем быстрее наши пленники вернутся на родину.

Почти до полудня грузили рыбу, икру, рыбацкое снаряжение. Лодки подожгли. Десять дружинников, среди них были и моряки, повели шаланду в бухту Ольги. А отряд пошел по берегу на север.

Экспедиция продлилась до осени, взяли в плен около ста рыбаков, конфисковали десять шаланд, все они были уведены в Ольгу.

Видели бы русские матросы, бежавшие от огней шаланды и посадившие на мель судно, как встречали жители японских пленников. Японцы шли по тому же тракту. В каждой деревне сердобольные бабы кормили их сытными борщами, укладывали спать на русских печах. Накормят, еще и посмеются: «Ну что, отвоевались, япошки? Посидите, отдохните, домой еще успеете».

А скоро пришел и конец позорной войне, которую какой-то мужик в шутку назвал войной икон с японскими пушками.

Бунтовали матросы во Владивостоке, рабочие на рудниках Бринера. Лилась русская кровь по всей России.

О войне, о бунтах еще долго будут говорить охотники в зимовьях, в деревнях, при встречах на привале: «Свои своих стреляли! До чего дожил люд!»

Грохотали поезда по чугунке, везли в таежный край бунтовщиков, малоземельных. Начали расти деревни как грибы.

Шел 1906 год. Стали и в эти глухие места залетать переселенческие ласточки, Кузьма Кузьмин и Еремей Вальков пришли ранней весной. Выдали им казенный кошт; четыреста рублей серебром, чтобы обзавелись хозяйством, берданы, провиант и семена на посевы. Выбрали мужики чистые поляны, вспахали по десять десятин земли, посеяли, стали строиться. Ладно и дружно строились.

А вот те, кто за ними пришли, Шишкановы и Ковали, хватили горя. Коштовые деньги за зиму проели, а весной нужно было поднимать земли. Вот и пошли в работники к Вальковым и Кузьминым. А те рады работникам.

Мотыгами сковыряли пришлые десятинку-другую землицы, семена же пришли занимать у староверов. А Степан Алексеевич и рад, что к нему пришли на поклон. Не просто пришли, а сбросились и купили загнанную клячу у Кузьмина да телегу на деревянном ходу, зад у которой вихлял, как у калеченой собаки. А кобыла – та и вовсе на живодерню просилась. Сбруя вся веревочная. Хомут – не понять, с какой твари, то ли ярмо бычачье, то ли еще что-то. Но Валерий Шишканов еще и покрикивал на кобылу: «Ну, балуй! Да стой же, тебе говорят!»

– Пшенички, значится, занять? Займу. Отчего же добрым людям не занять, ежели они попали в беду? Займу. Может, продадите мне свою клячонку? Сколь просите?

Валерий вспыхнул, он понял, что этот бородач над ними издевается:

– Сто рубликов. Берешь?

– Хм, беру. В придачу еше дам два мешка пшеницы, хватит ли?

– Хватит, – смутился Валерий. Оттого, что заломил такую цену за падаль.

А мужики хохочут в свои дремучие бороды, видят изгал, кураж своего наставника, но еще не поймут, шутит он или нет.

– Устинка, а ну неси-ка деньги за конягу. Там за божничкой лежит серебро. Неси, что встал столбом! Да винчестер мой прихвати. Откель будете-то?

– Астраханские мы. Может быть, купишь и телегу? – смеется одними глазами Валерий. – Не много спрошу. Десятку – и по рукам.

– А что, и телегу куплю. Такой телеги у нас отродясь не было. Буду по праздникам для потехи баб катать. Беру.

Бережнов обошел телегу, тряхнул ее так, что она ходуном заходила.

– А ты веселющий, парнище. Люблю веселых, потому как сам веселый.

Подошел к одру, задрал голову, посмотрел в зубы. Снова хохотнул:

– Конятину-то едите ли?

– Едим, абы не воняла шибко. Должно хватить. У себя еще чуток есть.

– Ну, смотри, не продешевись. Бабы, нагребите им два мешка семенной пшеницы, лучше всего «сухановки».

Устин принес деньги, винчестер. Бережнов отдал деньги Шишканову, вскинул винчестер, выстрелил кобыле под ухо. Дрогнула она и упала…

– А теперь покупай у меня коня. Какой тебе люб, выбирай.

У парней Шишкановых и рты набок, но старший, Валерий, спокоен. Выбрали Игреньку. Молодой жеребчик не стоял на месте.

– Теперь покупай телегу. Вон ту возьми, новая еще и на железном ходу. Хомут Игренькин на десятом колышке. Запрягай и дуй отседова, пока не передумал. Кобылицу тоже увезите с собой. Не то сам съем, – хохотнул Бережнов и, довольный собой, ушел в дом.