Читать книгу - "Облачный полк - Эдуард Веркин"

– Чего интересного то?

– Белый цвет. Ты же фотограф, в цветах должен знать толк.

– Потом…

– Нет, надо сейчас, пока не натоптали. Сходи-сходи. Валенки возьми, зима уже.

Я достал валенки, вытряхнул из них газету, пересыпанную тертым артиллерийским порохом. Валенки слиплись и были как каменные, ногу пришлось проталкивать, чувствовал себя как на маленьких ходулях.

Зима.

Выбрался на воздух, чуть не упал – снег лег плотно, почти по колено и продолжал валиться тяжелыми хлопьями, мир стал другим, все правильно Пушкин писал. И на самом деле никаких следов, только птицы натоптали. Или белки, не различаю их.

– Ненавижу первый снег! – крикнул изнутри Саныч.

А мне все равно. Первый снег… Хорошо липнет. Однажды мне в ухо попали снежком, потом полдня выковыривал. И глаза к нему еще долго привыкают. Камера его плохо ловит, контраст повышается. Я равнодушен к первому снегу, я вернулся в землянку.

– Жизнь по первому снегу замирает, – объяснил Саныч. – Он слишком мокрый, налипает к валенкам, ноги по тонне каждая, никакой войны, теперь недели две ждать. С ума сойдешь.

– Это да…

Ждать плохо. И тяжело. И хочется выть.

– У Алевтины сегодня именины, – негромко сказал Саныч.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. А Ковальца нет уже месяц…

– Так это же хорошо! Опять стал бы к нам придираться, ну его, зачем он нужен…

– Да… – Саныч принялся долбить кулаком в стену. – Это, конечно, все неплохо… Глебов его давно на задание отправил, не знаю, правда, на какое. И куда. Я вот просто чувствую, что он сегодня припрется. Не пропустит ведь. Ты именины когда-нибудь праздновал?

– Нет.

– Да, я тоже. У нас тоже никто не праздновал. А Алевтина отмечала в прошлый раз, я запомнил.

Именины. Один раз я был, помню, у одноклассника, мы что-то пели, а потом пили чай с конфетами, играли.

– Сколько ей лет? – спросил я.

Саныч не ответил.

– Сколько ей лет? – повторил я.

– Наверное, лет семнадцать. Или восемнадцать. А ты как думаешь?

– Семнадцать, – сказал я.

Я не очень хорошо определяю возраст девушек, совсем не умею если честно. Как его вообще определять? По росту?

– С чего ты так решил? – спросил с интересом Саныч.

– Тощая, – ответил я.

– Ну, она же из блокады. Они там все тощие.

– Да у нее по глазам видно.

– Может… Поспать бы могли еще пару часиков, так нет, надо к Глебову ковылять, слушать его, обои переводить. А он учить-то совсем не умеет, хуже Мартыновой. У нас в школе Мартынова была, географичка, она еще до революции в гимназии работала, там с ума сошла и оглохла, так эта Мартынова и то лучше учила. Ладно, пойдем, а то опять ругаться станет.

Саныч достал из жестяной коробки свернутые трубкой тетради, и мы отправились в штаб.

Глебов сидел за столом, писал что-то в планшетке, курил, конечно.

Мне Глебов всегда почему-то машиниста напоминает, не знаю уж почему, как увижу – так сразу представляется машинист. Наверное, из-за рук. У Глебова они большие и все время торчат из рукавов. И нос большой, и уши тоже, мосластый человек. И занудливый. Никогда такого не встречал, удивляюсь, что он командир отряда, ему бы корзины плести… Нет, он наверное точно на железной дороге раньше работал, обходчиком. Он и сейчас все обходит, везде смотрит, проверяет, а раз в неделю с нами уроки проводит. Ну, это он так называет. Рассказывает разное, а потом спрашивает, что мы запомнили. И еще политические занятия, но это уже не с нами, а со всеми, на политзанятиях мы с Санычем забираемся в дальний угол, играем в шашки, или спим вообще.

– Здравствуйте-здравствуйте, – кислым голосом счетовода сказал Глебов. – Садитесь, ребята.

У нас есть парта. Мы ее сами построили, два пенька, две доски, не очень удобно, но ничего, сидеть можно. Саныч предлагал просто на кругляках сидеть, но Глебов велел делать парту. Чернильниц вот нет, и тетрадок мало, так что мы по большей части слушаем, записываем самое важное.

Сегодня Глебов начал с физики. Обычно, он начинает с географии, с Антарктиды, но сегодня стал вдруг рассказывать про электричество. Как его придумали давным-давно, как придумав, не знали, что с ним делать и использовали для шуток. И только сто с небольшим лет назад изобрели телеграф, а потом, уже совсем недавно изобрели лампочку, радио и кино. Но на самом деле это только начало.

– Как будет использоваться электричество через сто лет?

Это у Глебова такая система – он любит задавать вопросы. И почти все вопросы у него про будущее. Вот про ту же Антарктиду рассказал – а потом спрашивает – зачем она нужна? Я вот совсем не мог придумать, зачем этот бессмысленный лед может понадобиться, а Саныч, конечно, имел свое мнение. Он сказал, что в Антарктиде можно обустроить отличную тюрьму и отправить туда всех гадов. Самых главных, конечно, туда не надо ссылать, их посадят в клетку и будут бесплатно показывать в каждом сортире, а обычных, конечно, в Антарктиду. Там во льдах выплавят для них специальные камеры, и они там станут сидеть, а когда они подыхать будут, их сверху просто водой станут заливать – и хоронить не надо.

А теперь вот про электричество Глебову интересно.

– Поезда на нем поедут, – ответил я. – Как метро в Москве. Кино каждому домой проведут… И вообще, электричество везде, наверное, будет.

– Точно, электричество везде будет, – согласно кивнул Саныч. – Тут я с Митькой вполне согласен. Электричество вообще полезно. Им психов лечат. А в Америке им преступников казнят, я в газете читал. Привязывают к стулу, затем раз током и готов. Так полицаев шлепать надо – хлоп и не прыгает, собака. Так ведь?

Глебов хмыкнул.

– А что? Вот американцы по ленд-лизу нам танки присылают, самолеты, тушенку всякую. Они и электрические стулья нам наверняка поставляют.

– Зачем? – удивился Глебов.

– Как зачем? А как же? Это очень полезная вещь в хозяйстве. Давайте я расскажу, как их можно использовать…

– Не надо, – остановил Глебов. – Электричество совсем не для электрических стульев, оно…

Показался Щенников с озабоченным лицом, шепнул что-то Глебову, тот нахмурился.

– Ждите, – велел нам Глебов. – Я сейчас вернусь.

Они вышли, мы одни остались.

– Повезло, – сказал Саныч. – Мне кажется, что он хотел про Африку рассказывать.

– Почему?

– В прошлый раз про Антарктиду рассказывал. Сейчас про Африку. Потом про Австралию расскажет, у нас все ведь на «А» начинается. Я сегодня бы помер – Африка огромная, там жирафы, крокодиды, зебры… Еще кто?