Читать книгу - "Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Роберт Дарвин"

В последний день августа мы во второй раз бросили якорь в Порто-Прае на архипелаге Зеленого Мыса; оттуда мы направились на Азорские острова, где задержались на шесть дней. 2 октября мы достигли берегов Англии, и в Фалмуте я покинул «Бигль», добрый кораблик, на борту которого я прожил почти пять лет.

* * *

Наше путешествие пришло к концу, и я хочу сделать краткий обзор тех выгод и невыгод, горестей и радостей, какие были связаны с нашим кругосветным плаванием. Если кто-нибудь, перед тем как предпринять долгое путешествие, спросит моего совета, то ответ мой будет зависеть от того, имеет ли этот человек определившуюся склонность к какой-нибудь отрасли знаний, которая могла бы таким образом получить дальнейшее развитие. Несомненно, испытываешь глубокое удовлетворение, созерцая разные страны и расы рода человеческого, но удовольствие, доставляемое этим созерцанием, не уравновешивает неприятностей. Необходимо при этом рассчитывать на жатву в будущем, каким бы отдаленным оно ни было, – когда созревшие плоды принесут свою пользу.

Некоторые лишения из тех, какие придется испытать, очевидны; так, например, лишаешься общества всех старых друзей и не видишь тех мест, с которыми так тесно связаны дорогие воспоминания. Впрочем, лишения эти со временем отчасти облегчаются неисчерпаемой радостью предвкушения долгожданного дня возвращения. Если, как говорят поэты, жизнь – это сон, то такого рода сновидения, я уверен, лучше всего сокращают долгую ночь путешествия. Другие лишения, сначала неощутимые, тяжело сказываются лишь через некоторое время: это недостаток помещения, уединения, покоя, мучительное чувство постоянной спешки, отсутствие мелких удобств, общества домашних, даже музыки и других эстетических наслаждений.

Когда я упоминаю уже о таких мелочах, то ясно, что действительным неприятностям, причиняемым морской жизнью, теперь положен конец. За короткий промежуток в 60 лет произошли разительные перемены в удобствах дальнего плавания. Еще во времена Кука человек, покидая свой домашний очаг и пускаясь в такие экспедиции, подвергался жестоким лишениям. Ныне же можно объехать вокруг света на яхте, пользуясь всяческой роскошью. Помимо громадного улучшения самих кораблей и способов мореплавания теперь доступно все западное побережье Америки, а английские колонии в Австралии стали центром начинающего развиваться континента. Как отличаются условия, в которые попадает человек, потерпевший кораблекрушение в Тихом океане в наши дни, от тех, в какие он попал бы во времена Кука! Со времени его плавания цивилизованный мир вырос на целое полушарие!

Если кто сильно страдает от морской болезни, то должен серьезно учесть это обстоятельство. Я говорю на основании собственного опыта: это не пустячное недомогание, излечиваемое в какую-нибудь неделю. Если же кто, наоборот, находит удовольствие в морском плавании, то получит его в полной мере. Не надо, однако, забывать, как велико при длительном путешествии время, которое приходится проводить на воде, по сравнению с днями пребывания в гавани. А что представляют собой хваленые красоты безбрежного океана? Утомительная пустыня, водная пустыня, как называют море арабы. Конечно, тут бывают и прекрасные картины: лунная ночь, чистые небеса, темное поблескивающее море и белые паруса, наполняемые мягким дуновением нежного пассата; мертвая тишь, вздымающаяся поверхность сверкает, как зеркало, и все тихо, лишь изредка хлопнет парус.

Хорошо один раз увидать шквал, когда дугой поднимается вал и нарастает ярость, или сильный шторм и вздымающиеся горами волны. Должен сознаться, впрочем, что мое воображение рисовало мне настоящий шторм чем-то более грандиозным, более ужасным. На берегу это зрелище несравненно более прекрасно: качающиеся деревья, вольный полет птиц, густые тени и яркие вспышки, стремительные потоки дождя – все говорит о борьбе разбушевавшихся стихий. В море же альбатрос и маленький буревестник летают так, словно буря их родная стихия, вода вздымается и опускается, точно выполняя свою обычную работу, и, кажется, гнев стихий направлен только против корабля и его обитателей. На заброшенном привычном к непогоде берегу картина действительно иная, но она внушает скорее чувство ужаса, нежели неистового восторга.

Бросим теперь взгляд на светлую сторону пережитого. Созерцание пейзажа и общего вида разных стран, которые мы посещали, безусловно, было постоянным источником самого высокого наслаждения. Вероятно, живописность многих мест в Европе превосходит все то, что мы видели, но тем большее удовольствие доставляет мне сравнение характера пейзажа различных стран, а это до известной степени отличается от простого восхищения его красотой. Удовольствие это определяется главным образом знакомством с отдельными деталями каждого пейзажа; я сильно склонен думать, что как в музыке человек, понимающий каждую ноту, получит – если только у него и хороший вкус – более полное наслаждение от целого, так и тот, кто обращает внимание на каждую деталь прекрасного вида, может во всей полноте воспринять впечатление, производимое сочетанием этих деталей в одном целом.

Поэтому путешественник должен быть ботаником, ибо во всяком пейзаже растения составляют главное его украшение. Нагромоздите массу голых скал, пусть в самых причудливых формах, и на время они, может быть, представят величественное зрелище, но вскоре покажутся однообразными. Раскрасьте их в различные яркие цвета, как в северном Чили, и они примут фантастический вид; оденьте их растительностью, и они непременно составят картину красивую, если не прекрасную.

Говоря о том, что пейзаж кое-где в Европе, вероятно, превосходит все, что мы видели, я исключаю как совершенно особый тип пейзажи тропического пояса. Эти два типа несравнимы между собой; но я уже и так не раз распространялся о великолепии тропических стран. Так как сила впечатлений обыкновенно зависит от ранее создавшихся представлений, то могу прибавить, что свои представления я почерпнул из живых описаний Гумбольдта в «Personal Narrative», которые своими достоинствами намного превосходят все, что я когда-либо читал о тропиках. Но даже ожидая на основании этих впечатлений чего-то самого необыкновенного, я нисколько не разочаровался в том, что увидел как в первую, так и в последнюю мою высадку на берегах Бразилии.

Среди картин, оставивших глубокий след в моей памяти, ни одна не превосходит величественного вида первобытных лесов, не тронутых рукой человека, будь то леса Бразилии, где царят силы Жизни, или Огненной Земли, где господствуют Смерть и Разрушение. Все это храмы, наполненные разнообразными произведениями творца Природы; в этом уединении нельзя оставаться равнодушным и не чувствовать в человеке чего-то большего, нежели одно только его телесное существование. Вызывая в памяти образы прошлого, я вижу, что у меня перед глазами часто мелькают равнины Патагонии; между тем все объявляют эти равнины жалкими и бесполезными. Описать их можно, только перечисляя отрицательные признаки: ни жилья, ни воды, ни деревьев, ни гор, и только немногочисленные карликовые растения.

Почему же в таком случае эти безводные пустыни так прочно утвердились у меня в памяти? Да и не только у меня одного. Почему не произвели на меня такого же впечатления еще более ровные, более зеленые и плодородные пампасы, полезные человеку? Я затрудняюсь разобраться в этих ощущениях, но, должно быть, это происходит оттого, что равнины Патагонии дают полный простор воображению. Они бескрайни, ибо с трудом проходимы, а потому не исследованы; судя по их виду, они пребывают уже долгие века в том состоянии, в каком находятся ныне, и не видно конца такому состоянию в будущем.