Читать книгу - "Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран"

В первых числах марта 1582 года Антоний Поссевин отправился в обратный путь. Надо полагать, посол остался неудовлетворенным своей миссией. В главных намерениях Рим потерпел неудачу, и сейчас отправленный с иезуитом к папе гонец вез грамоту от русского царя, содержание которой, ни к чему не обязывая обе стороны, лишний раз убедительно показывало, что все старания блюстителя Св. престола оказались напрасными.

«Мы грамоту твою, — писал Иван Васильевич Григорию XIII, — радостно приняли и любительно выслушали; посла твоего, Антония, с великою любовию приняли; мы хотим быть в братстве с тобою, цесарем и с другими христианскими государями, чтоб христианство было освобождено из рук мусульманских и пребывало в покое. Когда ты обошлешься с цесарем и со всеми христианскими государями и когда ваши послы у нас будут, то мы велим своим боярам договор учинить, как пригоже. Прислал ты к нам с Антонием книгу о Флорентийском соборе, и мы ту книгу у посла твоего велели взять; а что ты писал к нам и посол твой устно говорил нам о вере, то мы об этом с Антонием говорили».

Итоги папского посольства и Обусловленное ими состояние самого посла кратко и в то же время очень верно охарактеризовал историк Д.И. Иловайский, когда говорил, что «неутешительные впечатления увозил с собой из Москвы иезуит Поссевин: все его хлопоты и дипломатические способности разбились о непоколебимую преданность русских своему православию и сильную нелюбовь к латинству, в чем Иван Васильевич явился верным представителем своего народам.

Можно ли этим считать дипломатическую миссию римского представителя исчерпанной? Последующие события не снимают с повестки дня этот вопрос.

Что же произошло дальше?

В войне на западе оставалось исполнить последний аккорд, и на него в Москве делали высокую ставку. Впечатления от всех поражений последних лет, отдачу завоеванного большой кровью и унизительный Ям Запольский мир — все можно было сгладить победным финалом над Швецией. Если бы Грозному удалось тогда отвоевать у нее хоть что-нибудь из Балтийских берегов с ливонскими гаванями, пусть даже всего только одну Нарву, история простила бы ему многие прегрешения и забыла бы про горечь последних неудач. Но и здесь судьба не благоволила России.

Поначалу, казалось, ситуация для Москвы складывалась вполне благоприятно. Договор в Киверовой Горке гарантировал мир с Речью Посполитой сроком на десять лет, следовательно, лишал шведскую сторону союза и поддержки со стороны Батория. Больше того, к весне 1582 года отношения Польши со Швецией обострились до крайности, так что недавние союзники могли легко стать врагами. Причиной такого поворота дел стали претензии Речи Посполитой на всю Ливонию, в том числе и на ту ее часть, которой на тот момент владела Швеция. Приняв от русских воевод контролируемые теми ранее районы Ливонии и поставив в городах и замках гарнизоны своих войск, польский король намеревался то же самое проделать и с северной частью орденских владений, занятых шведами. Он написал тогда Юхану шведскому вызывающее послание, требуя очистить занятые орденские земли, грозя в противном случае войной. «Ты воспользовался моими успехами, — заявлял Баторий, — и присвоил себе Нарву с другими городами немецкими, собственность Польши», на что шведский король отвечал: «Что приобретено кровью нашей, то наше. Я был в поле, еще не видя знамен твоих. Вспомни, что вся Европа трепетала некогда имени готов, коих мы наследовали и силу и могущество: не боимся меча ни русского, ни седмиградского».

Швеция была готова встать между двух огней. С одной стороны на нее, получив последнее послание от шведского короля, намеревался идти Баторий, бросивший тогда Юхану открытый вызов: «возьму, чего требую», с другой стороны в очередной поход против Швеции из Новгорода уже выступили московские полки.

В начале лета 1582 года воеводы Хворостинин и Катырев-Ростовский двинулись в направлении Яма, имея конечной целью Ивангород и Нарву, а воевода Андрей Шуйский вел войска на север, за Неву, в Финляндию, причем успех сопутствовал русским на обоих направлениях. Сначала весть о победе пришла в Москву из Вотской пятины, когда под селом Лялицы воевода Хворостинин наголову разбил пытавшегося заступить русским дорогу неприятеля. В сентябре шведы осадили Орешек, крепость на Ореховом острове, что в истоках Невы. Мы помним баталии вокруг этой твердыни тех же соперников в прошлые времена, теперь история была готова повториться. Орешек запирал выход из Ладоги в Неву и, напротив, открывал ворота к Балтийскому побережью. Сейчас невское устье, благодаря победам неприятеля в последней кампании, находилось в руках шведов, но они намеревались закрепить успех тем, что отрезать Русь и от невского русла. Во главе осадного корпуса под Орешком стоял генерал Делагарди, тот самый, перед которым ранее не устояли Нарва и Ивангород. На этот раз удача отвернулась от генерала. Отчаянные приступы не удавались, гарнизон отбивал все попытки взять крепость штурмом, а тем временем к театру событий из Новгорода спешил Андрей Шуйский. Узнав о приближении русских, Делагарди снял осаду и поспешно отступил.

Победа под Лялицами и успешная оборона Орешка открывали хорошие перспективы для развития наступления. Перед Хворостининым лежал открытый путь на Ям и далее на Ивангород, а бежавший с невских берегов шведский генерал оставил без малейшей защиты перешеек и южные районы Финляндии. Как вдруг неожиданно Москва остановила военные действия. Что же произошло?

Еще в конце июня 1582 года в Москву из Речи Посполитой прибыло королевское посольство для подтверждения заключенного в Киверовой Горке перемирия. Посольство состояло из тех же самых лиц, что мы видели на переговорах в зиму 1581–1582 гг., во главе с князем Збаражским. Совершенной неожиданностью для Москвы стало то, что в условиях договора польская сторона выставляла русской стороне требование не воевать против Швеции во все время десятилетнего перемирия с Польшей. Требование звучало категорически; без признания его Москвой Речь Посполитая наотрез отказывалась ратифицировать Ям Запольское перемирие, что грозило возобновлением войны.

Анализируя складывавшуюся с начала последней военной кампании на русско-литовском участке фронта военно-политическую ситуацию, напрашивается вывод, что неожиданная для русских инициатива польско-литовской стороны на самом деле была задумана заранее и, отнюдь, не стала плодом результатов последних военных действий Москвы против Швеции. Равно как к ней не могли привести и ухудшения польско-шведских отношений.

То, что шведы не уступят Баторию контролируемую ими северную часть Ливонии, было понятно и ранее. Не за то они более десяти лет насмерть стояли против Москвы, чтобы сейчас все отдать другой стороне, пусть даже и считавшейся союзной. Как понятно и то, что шведы и литовцы могли между собой оставаться союзниками лишь до тех пор, пока у них есть общий враг — Россий. В Польше и в Литве прекрасно понимали, что этот враг обратит все свои силы против Швеции, едва лишь вылезет из войны с Речью Посполитой. И его упорное не упоминание о шведской стороне на переговорах в Киверовой Горке не ушло из поля зрения королевских послов. Только с московской наивностью и доверчивостью можно было рассчитывать на то, что противник не придает этому моменту должного значения. А противник хорошо подыгрывал московским простакам, делая вид, что не понимает, к чему клонится дело, и давая им тем самым основания надеяться на последующее единоличное разбирательство с северным соседом.