Читать книгу - "Искушение фараона - Паулина Гейдж"

В рядах воинов послышался ропот, но Амек быстро поклонился своему господину, быстро отдал приказ воинам, и они ушли.

Хаэмуас бросил еще один, последний взгляд на тело Табубы, пока воины с опаской поднимали ее останки, потом, тяжело опираясь на плечо Касы, медленно побрел к себе. По пути, проходя мимо ее новых покоев, он отвел взгляд.

Укрывшись за стенами своей комнаты, он отпустил Касу отдохнуть и сам собирался ложиться в постель. На столике у ложа стояла чаша, из которой она пила так недавно. Хаэмуас взял ее в руки, несколько капель на дне переливались, точно масло. Постель все еще хранила очертания ее тела, на подушке осталась вмятина от ее головы. Хаэмуас тяжело опустился на постель и сжал эту подушку в руках. Так он долго сидел, раскачиваясь из стороны в сторону и тихо плача, пока наконец в комнате не стало совсем светло, а снаружи слышалось громкое щебетание и птичий гомон.

Спустя три часа к нему явился Амек, и Хаэмуас, измученный, с чувствами, притуплёнными глубочайшей духовной усталостью, отложил наконец подушку и вышел к капитану стражи.

– Мы все исполнили, – сказал Амек. – Тела оказались там, как ты и сказал. Человек по имени Сисенет лежал в своей комнате, упав лицом на стол. В руках он сжимал восковую куклу и кожицу скорпиона. Юноша по имени Хармин умер в своей постели. – Хаэмуас кивнул, но Амек еще не все сказал. – Царевич, я воин, и мне часто приходилось на своем веку видеть мертвые тела. Но сегодня мне показалось, что эти люди мертвы уже давным-давно. Тела распухли, отвратительно воняют, а суставы у них не гнутся. Я ничего не понимаю.

– Все правильно, – ответил Хаэмуас. – Они умерли очень давно, Амек. Положи тела на погребальный костер. И старайся меньше к ним прикасаться.

– Но, царевич, – принялся возражать Амек в полном недоумении, – если ты прикажешь их сжечь, если не разрешишь набальзамировать их тела, боги не сумеют отыскать их. И тогда залогом бессмертия для этих людей останутся всего лишь их имена, а имя – весьма тонкая материя, опираться на которую божественным несподручно.

– Твоя правда, несподручно, – подтвердил Хаэмуас, которому хотелось в эту минуту одновременно и плакать, и смеяться. – Но прошу тебя, Амек, поверь мне. То, о чем я тебя попросил, имеет непосредственное отношение к магии. Не тревожь себя понапрасну.

Амек молча поклонился, выражая полную покорность, и отправился исполнять приказ. Хаэмуас направился в комнату Шеритры. На сей раз он не стал просить разрешения войти. Не обращая внимания на Бакмут, он быстро миновал приемную и ступил в спальню дочери. Она уже проснулась, но еще не вставала с постели. Занавеси на окнах были опущены. Она, недоуменно моргая, подняла к нему глаза. Потом быстро села на постели.

– Тебя не ждут здесь, отец, – ледяным тоном начала Шеритра, но вдруг он заметил, что она стала внимательно к нему присматриваться. Он понял, что именно открылось ее взгляду. Все его тело покрывали маслянистые подтеки, на шее виднелись следы соды, что он сыпал себе за уши, на обнаженной груди – темные пятна от мази, на ладонях – грязь, струи пота. Девушка робко опустила ноги на пол.

– Ты занимался ворожбой, – сказала она. – О, отец, это правда?

– Гори умер, – ответил он и почувствовал комок в горле.

Она лишь кивнула.

– Я знаю. Почему это тебя удивляет? – И лицо ее снова сделалось мрачным и отчужденным. – Я не намерена более говорить с тобой об этом. Я стану носить траур. Ведь я любила его. – Голос у нее дрогнул. – А если эта подлая тварь вздумает изображать грусть, я убью ее собственными руками.

Вместо ответа он протянул ей накидку.

– Набрось это на плечи, Шеритра, – сказал он. – Это приказ, и если ты ослушаешься, я силой вынесу тебя из комнаты. Обещаю, что сегодня тебе в последний раз приходится видеть мое лицо.

С минуту она подозрительно смотрела на него, потом, вырвав накидку у него из рук, завернулась в ткань по самый подбородок.

Он провел ее в сад, залитый в этот час мутным утренним светом. Хаэмуас знал, что именно откроется сейчас ее взору, но он не стал щадить ее чувств. Миновав колонны, он чуть отступил в сторону, чтобы ничто не загораживало ей обзор.

С секунду она явно не понимала, что перед ней. Хаэмуас ждал, а она внимательно всматривалась в высокую груду сухих дров, уложенных на траве, сверху на которых покоились три обезображенных трупа. Вдруг у Шеритры перехватило дыхание, и она, словно лунатик, двинулась к костру. Хаэмуас следовал за дочерью. Она дважды обошла вокруг костра, лишь на мгновение задержавшись перед Мерху, чтобы всмотреться в его пустое, покрывшееся желтизной лицо. Потом она предстала перед отцом.

– Итак, ты совершил этот шаг, – сказала она.

– Совершил, – ответил Хаэмуас. – Гори оказался прав во всем. Я приказываю тебе остаться здесь и смотреть, как их тела будут преданы огню.

Выражение ее лица не изменилось. Оно оставалось по-прежнему холодно-безразличным.

– Ну, Гори теперь все равно не спасти, – возразила она. – Если бы ты поверил ему и помог освободиться от смертельного заклятия, он сейчас был бы жив.

– Если бы я ему поверил, если бы я не осквернил гробницу, если бы не выкрал то, что мне не принадлежит, если бы не начал преследовать эту таинственную Табубу… – Он подал знак Амеку. – Начинай, – сказал он.

Хаэмуасу было приятно ощущать кожей крепнущий жар пламени. Он был охвачен ненавистью к самому себе, он роптал на богов, и у него не оставалось сил на спокойные размышления. Языки пламени лизали тела, и они корчились, извивались, издавая тихий свист, а Шеритра по-прежнему стояла молча и неподвижно. Она вздрогнула и судорожно вздохнула один-единственный раз – когда жар пламени добрался до их сухожилий и тела принялись корчиться, подниматься в огне, подтягивать колени к груди, словно бы в мрачной пародии на жизнь. Хаэмуас и Шеритра не сходили с места все время, пока горел огонь, пока он не погас сам собой и не осталось ничего, кроме раскаленного пепла, среди которого можно было различить кое-какие останки обуглившихся костей. Потом Шеритра подошла к отцу.

– Никогда не забывай, что ты сам – единственная причина того, что случилось, – сказала она, и в глазах ее он не прочел ни жалости, ни обвинения. – С этой минуты ты должен уважать мое уединение, или же я вынуждена буду оставить этот дом. Выбор за тобой, царевич.

Она не стала ждать его возражений. Она молча удалилась, полная глубокого, можно сказать, царственного достоинства, читавшегося во всем – в ее осанке, в гордо поднятой голове, в том, как плавно развевались ее белые одежды. Хаэмуас смотрел ей вслед. Слуги, позабыв обо всех делах, собрались в дальнем конце сада, откуда с опаской наблюдали за происходящим, но пока Хаэмуас не был готов говорить с ними. Еще не пришло время.

Он повернулся лицом к дому, залитому ярким солнечным светом, и ему казалось, что он явственно слышит, как мощно плещутся волны Нила, как радостно несет он свои воды вниз, в Дельту. Хаэмуас думал о том, что Свиток следует бросить в огонь, но в глубине души он понимал, что это не имеет смысла. Свиток вновь появится у него в ларце, невесомый и такой безобидный на вид. И, проходя под тенью колонн, он с мрачной и горькой гордостью подумал, что стал теперь единственным владельцем Свитка Тота. «Сбылась мечта моей юности. С самого рождения надо мной тяготело проклятие, а я даже не подозревал об этом. Мой сын мертв, жена отвернулась от меня, а дочь удалилась в добровольное изгнание. Чем будут заполнены долгие годы, ожидающие меня впереди? Чем и кем сумею я занять зияющие провалы огромного приемного зала, пустых коридоров, озаренных светом факелов, белую гробницу собственной постели? Чем будут заняты мои мысли, когда я стану просыпаться среди ночи в полном одиночестве и буду лежать без сна среди мрачной, недоброй тишины?» Сделав знак Касе, он ступил в свои покои.