Читать книгу - "Тито и товарищи - Йоже Пирьевец"

В конце 1965 г. в Белграде усилились слухи, которые витали в воздухе еще с 1962 г., – что Ранкович присвоил себе власть, не дожидаясь смерти Тито^[1969]. Это подтверждали также телеграммы, посланные из министерства иностранных дел югославским послам за границей: что здоровье Тито не в лучшем состоянии (у него был тяжелый грипп)^[1970] и поэтому пусть они будут готовы к «переменам». Тито, который к Леке питал искреннюю дружбу, уже давно подозревал, что тот хочет заменить его на посту главы государства и партии, и долго не мог решить, какие меры принять. Но не только из-за дружеской симпатии. Как позднее он сам сказал, также из-за того, что должен был ждать, чтобы равновесие сил в ЦК СКЮ и в ЮНА сместилось в его пользу^[1971]. Это, очевидно, произошло на стыке 1965 и 1966 гг. Спустя некоторое время после Нового года Ранкович оставил место председателя влиятельного Союза борцов, который возглавлял десятилетиями, что было само по себе красноречиво^[1972]. Важно и то, что в это время ЦК СК Словении высказал несколько критических слов в адрес УГБ, или Службы государственной безопасности, как ее назвали по-новому, и выступил за ограничение ее полномочий. С этим предложением согласились также македонцы, которые, как словенцы и хорваты, жили в страхе перед великосербским национализмом.

В белградском общественном мнении дул иной ветер. Как сербы в прошлом ненавидели Ранковича за то, что он арестовал Дражу Михайловича, так сейчас обожали его, поскольку почувствовали в нем защитника своих интересов^[1973]. Когда он ездил по улицам на автомобиле, прохожие ему аплодировали и кричали: «Лека! Лека!» А иногда даже «Лека, президент». Всего этого и многого другого Тито не улавливал^[1974]. Роковой для Ранковича стал провал попытки организовать внутри сербского СК сильную базу для осуществления своего заговора, ведь уже в мае 1965 г. в нем образовалась либеральная струя, которая объявила войну консервативным «вражеским элементам»^[1975]. В середине марта 1966 г. ЦК СК Сербии использовал заседание Исполнительного комитета, чтобы осудить негативное отношение руководящих политиков республики к осуществлению реформы, и констатировал, что в верхах должны произойти кадровые изменения в пользу более молодых специалистов. В дискуссии было особо подчеркнуто, что ошибки руководства СК Сербии вызвали «проявления националистического характера»^[1976]. Предостережения против разрастания национализма продолжались и в последующие недели и достигли апогея на праздновании дня молодежи 25 мая, когда в праздничной речи его осудил сам Тито и было совершенно очевидно, что он в первую очередь говорил о ситуации в Сербии^[1977]. Кроме того, Ранкович утратил симпатии некоторых консервативных сербских политиков, в первую очередь Йована Веселинова, секретаря ЦК Сербии, который обиделся на него исключительно по личным причинам.

В такой атмосфере, наполненной сплетнями, напряженностью и неопределенностью, подал голос Бакарич, который еще в 1964 г. в поздравительной телеграмме в связи с 20-летием хвалил УГБ за то, что оно избегло опасности стать «отдельным политическим или государственным игроком, изолированным от народа и Союза коммунистов». Он написал также, что Служба государственной безопасности, за исключением случаев «спорадических эксцессов», никогда не использовала жестких полицейских методов, типичных для подобных учреждений в других государствах, и что ее невозможно сравнивать с предвоенной югославской полицией^[1978]. Два года спустя он выступил с совсем другими аргументами и при этом использовал все свои способности великого режиссера, который руководит спектаклем из-за кулис^[1979]. В ряде своих выступлений он подверг критике, очевидно с разрешения Тито, ситуацию внутри общества и партии, следовательно, включая и Ранковича, ее организационного секретаря. В начале марта он дал интервью газете Borba, в котором заклеймил национализм и шовинизм, распространенный среди рабочих и молодежи, политиков и интеллектуалов. Самокритично сказал, что в прошлом покинул политическую арену, поскольку считал, что для изменения сложившейся ситуации еще не пришло время. «Однако оказалось, что я совершил ошибку, поскольку избегал этого вопроса»^[1980].

Вопреки грозовым тучам, которые скапливались на горизонте, в первой половине 1966 г. оказалось, что Ранкович всё еще твердо сидит в седле. В конце марта Тито направил его в СССР во главе делегации, которая посетила XXIII Съезд ЦК КПСС. В связи с этим принимающая сторона оказала «товарищу Марко»^[1981] медвежью услугу, поскольку его приняли как главу государства, при этом Слободан Шакота, член делегации и помощник союзного секретаря по внутренним делам, на ужине, на котором присутствовало всё кремлевское руководство, поднял бокал в честь «будущего, молодого президента СФРЮ»^[1982]. Позднее даже говорили, что Ранкович говорил русским о дряхлости Тито, хотя сам в своих воспоминаниях он это решительно опровергал^[1983]. В середине мая по приглашению местной партии он посетил также Польшу с деловым визитом. Количество недобрых слов не уменьшилось. В Варшаве он должен был встретиться с Сусловым, серым кардиналом КПСС. Это сильно походило на планирование государственного переворота^[1984]. После его возвращения из Москвы Тито, которого обо всем оповещали, держался в отношении него весьма сдержано. Когда на одном приеме молодежь начала петь песню, в которой говорилось о Марко и его героических деяниях, Веселинов обернулся к маршалу и спросил: «Как возможно, товарищ Тито, петь такую песню в Югославии?» Тито не ответил, но в расстроенных чувствах покинул прием^[1985].