Читать книгу - "Атеисты в мундирах. Советские спецслужбы и религиозная сфера Украины - Дмитрий Веденеев"

7 марта провели хирургическую очистку раны, сняли гипс, причинявший дискомфорт тучному больному. Правда, вздутие живота осложняло сердечную деятельность пациента. На 19-е сутки отмечалось удовлетворительное состояние больного, температура вечером – 38 градусов. Однако 23 марта наступило резкое ухудшение. Температура утром достигла критических 40,2 градуса (были даже подозрения на рецидив малярии). «Врачи до сих пор не могут точно установить диагноз болезни», – сообщал Сталину Хрущев. Из Москвы дополнительно прибыл главный терапевт Красной армии, профессор Вовси. Врачи подозревали, что от ранения идет общее отравление организма. 31 марта профессор Шамов провел операцию по удалению нагноений в области раны, о чем уже через 20 минут сообщили Верховному.

На следующий день Н. Хрущев проведал больного, найдя его «бодрым и с хорошим аппетитом». Ватутин «охотно выпил вина и даже попросил водки». Однако 2 апреля генерал Шамов сообщил – результаты анализов свидетельствуют о «быстро назревающей катастрофе», идет общее инфицирование организма. В отчете «Развитие заболевания у раненого тов. Николаева» (зашифровка Н. Ватутина во врачебных документах) отмечалось, что имеет место «тяжелое поражение организма, с септическим процессом раневого происхождения, приведшее к значительному угнетению и без того ослабленных функций». Отмечалась «слабая сопротивляемость организма» 43-летнего больного, продолжающееся образование возбудителями газовой инфекции в ране, что породило реальную угрозу для жизни больного.

На 23-й день лечения произошла вспышка тяжелого отравления организма от инфекционного процесса в костномозговом канале верхнего отрезка бедренной кости. К лечению дополнительно привлекли профильных специалистов: доктора медицинских наук, бактериолога Покровского, ведущего фаготерапевта, доктора медицинских наук Кокина, завотделом гематологии Института академика Богомольца профессора Юдина.

Мнения эскулапов разделились. Профессора Гуревич и Ищенко считали ампутацию конечности бесперспективной и «вообще положение безнадежным». Генерал-медик Шамов видел шанс на спасение в ампутации. Прилетевший в Киев главный хирург Красной армии, генерал-полковник и академик, один из основоположников нейрохирургии Николай Бурденко положил конец дискуссиям: «Выход из создавшегося положения вижу только в неотложной высокой ампутации правой ноги, несмотря на всю опасность этой операции». Вмешательство решили провести в течение двух суток, без гарантии дальнейшего нераспространения инфекции.

К 4 апреля состояние больного оценивалось как «весьма тяжелое», температура колебалась от 38,2 до 40,2 градуса; нарастала сердечная слабость. Вечером 4 апреля Н. Хрущев испросил разрешения на рискованную операцию у И. Сталина. В известность поставили и супругу раненого Татьяну Романовну. Она просила Хрущева сделать все возможное для спасения мужа, не останавливаясь даже перед операцией, раз она может дать некоторые шансы.

Н. Хрущев сообщил И. Сталину, что 5 апреля 1944 г. в 15 часов была проведена ампутация, к 22 часам Н. Ватутин начал выходить из послеоперационного шока. Отсеченную ткань тут же подвергли лабораторному исследованию, выявив патологические изменения тканей, кости и костного мозга. Как доложил Хрущеву академик Бурденко, это полностью подтвердило целесообразность операции.

6 апреля в Киев прибыли знаменитый академик Стражеско, хирурги Кремлевской больницы, профессора Бакулев и Теревинский, из Харькова приехал единственный в СССР крупный специалист по иммунизации доноров профессор Коган. Несмотря на операцию, инфекция продолжала распространяться по организму. В некоторых местах тела, особенно в локтевых изгибах, появились новые гнойные очаги. 13 апреля Н. Бурденко принял решение хирургически вскрывать гнойники.

Видимо, на некоторое время раненому стало лучше. 14 апреля генерал армии Николай Ватутин написал последний в своей жизни документ, карандашную записку И. Сталину на бланке председателя Совета народных комиссаров УССР: «Дела идут очень плохи (Так в тексте. – Прим. авт.). Бурденко меры принимает. Прошу кое-кого подстегнуть. Ватутин». Что имел в виду военачальник, мы не знаем; видимо, до последнего надеялся, что административное воздействие «всесильного» Сталина спасет ему жизнь. В этот день врачи констатировали: «Состояние больного прогрессивно ухудшается». Шла общая тяжелая интоксикация организма.

В 1 ч 40 мин 15 апреля именитая группа медиков во главе с Н. Бурденко письменно доложила Н. Хрущеву: «В 1.30 15.04 с.г. т. Ватутин скончался при явлениях нарастающей сердечной слабости и отека легких».

Как знать, может, ведущий специалист по лечению гнойных ранений врачебным вмешательством и горячими молитвами мог бы спасти освободителя Украины. Невозможно поверить, что московские и киевские светила медицины не знали о теоретических трудах и уникальной медицинской практике епископа Луки. Что же помешало привлечь его к лечению видного полководца – корпоративные интересы, профессиональная ревность, идеологические установки общества «научного атеизма»? Ведь архиерея-профессора могли за считанные дни перебросить самолетом – как собирали в Москву выживших епископов РПЦ после сталинского разрешения на срочный созыв Поместного собора в сентябре 1943 г.

Неугодный архиерей

Осенью 1943 г. истек срок ссылки В. Войно-Ясенецкого. Народный комиссариат здравоохранения СССР назначил его на врачебную работу в Тамбовскую область, где располагались 32 госпиталя на 25 тыс. раненых^[974]. В конце этого же года вышло второе издание «Очерков гнойной хирургии».

К тому времени произошли исторические изменения в церковно-государственных отношениях. Страшная война, из-за которой народы СССР вели борьбу за спасение от физического уничтожения, порабощения и стирания духовно-цивилизационных основ своего бытия, возрождение веры, понудило власть серьезно изменить отношение к православию. Власти СССР и лично И. Сталин не могли не признать мощного духовно-патриотического потенциала веры Христовой и Православной церкви.

В сентябре 1943 г., как известно, возрождается патриаршество. 8 сентября епископ Лука принял участие в Поместном соборе, восстановившем патриаршество и избравшем митрополита Сергия (Страгородского) Патриархом Московским и всея Руси. После судьбоносных для православия решений о восстановлении патриаршества, удовлетворения ряда других потребностей, насущных для восстановления растерзанной церкви, стала меняться и атмосфера на оккупированных землях.

Нелишним будет (в свете разноречивых и категоричных суждений о «сергианстве» и «соглашательстве с безбожной властью») привести оценку, которую епископ Лука дал деятельности митрополита Сергия в бытность того заместителем Местоблюстителя и Местоблюстителем Патриаршего престола. В 1942 г. они поддерживали «большую переписку по основным вопросам современной жизни». Вспоминая уже покойного владыку Сергия, епископ Лука отмечал присущие ему «величие духа, его глубокий ум, благодатную духовность, глубокий духовный мир и светлую собранность его души». Оценивая труды покойного иерарха в годы гонений на православие, святитель подчеркивал: «…Самым высоким его подвигом история, как я думаю, признает его великое самоотвержение и тяжелую жертву, которая оказалась необходимой, чтобы провести корабль церковный по страшным волнам церковной разрухи, расколов и разъединений, своеволия дерзких и непокорных. Господь, знающий сердца человеческие… оценит этот подвиг великого святителя. Поистине невыносимо тяжел был омофор Местоблюстителя, призванного к возглавлению церкви Российской в один из самых тяжких периодов ее истории»^[975].