Читать книгу - "Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци"

не задело Людовика. Когда речь перешла на Тита Ливия, он сказал, что у знаменитого историка Римской империи была страсть сочинять пространные речи, которые он влагал в уста римским полководцам, тогда как последние, естественно, не могли пускаться в подобные разглагольствования пред фронтом своих войск. Потом Людовик сравнил Тита Ливия с Тацитом[24] и заметил, что Тацит далеко превосходит Ливия в стиле.

Таким образом король рассуждал о латинских авторах в то время, когда экипаж, окруженный неистовой, глумящейся толпою народа, вез его в конвент, которому Дезэж в своей защитительной речи крикнул с гордым бесстрашием;

— Я ищу между вами судей, а нахожу только обвинителей!

Король был невозмутимо спокоен, хотя знал, что его жизнь в опасности, что он стоит пред трибуналом смерти. В тот день, когда его повезли в первый раз в конвент, обвиняемый попросил Малерба написать одному священнику, в помощи которого он нуждался, будучи уверен, что тот не откажет ему. Имя этого священника было Эджварт де Фирмон, и приближалось то время, когда королю понадобилась вместо адвокатов и защитников поддержка духовного лица.

Двадцатого января 1793 года Людовику XVI объявили смертный приговор. Он принял его спокойно и пожелал повидаться пред казнью с семьею, получить напутствие от духовника и приготовиться к смерти.

Во время всех этих ужасных недель Мария Антуанетта была совершенно разлучена со своим супругом и проводила время в одиночестве со своими детьми, которым уже не удавалось более вызывать улыбку на ее безмолвные уста, оживить ее взор, остановившийся от ужаса.

Королева знала, что король был предан суду, допрошен и что его возили в конвент, но ничего, ничего — ни единого слова относительно хода и результата процесса — не доходило до нее! Тизон, тюремщица Марии Антуанетты, ее злой демон, слишком зорко сторожила узницу, не допуская до нее никаких известий.

Но наконец пришла роковая весть, которой так боялась королева, к которой она готовилась в долгие, мучительные ночи, проводимые в молитве, тоске и слезах. Тем не менее она переполнила сердце королевы отчаянием, гневом и скорбью.

Король был приговорен к смерти! Король хотел видеть свою семью, чтобы проститься с нею!

Конвент дал на это разрешение и даже так далеко простер свою милость, что позволил осужденному иметь свидание со своими близкими без свидетелей. Только оно должно было происходить в маленькой столовой короля, чтобы муниципальные чиновники могли поместиться в соседней комнате, куда вела стеклянная дверь, дававшая им возможность неукоснительно наблюдать за королевской семьей.

Чиновник, явившийся с этим разрешением конвента, удалился, чтобы привести королеву и остальных членов семьи из верхней башни.

В ожидании их король с волнением прохаживался по комнате. Камердинер Клэри, приводя в порядок столовую, отодвинул к стене стоявший посредине круглый стол, чтобы очистить место, и расставил стулья. Людовик приказал ему принести графин с водою и стакан.

— Только, — заботливо прибавил он, — не холодной воды, потому что королеве вредно пить ее и она может простудиться.

Тут король внезапно побледнел и, остановившись, прижал на одно мгновение руку к сильно бившемуся сердцу. Он услышал голос супруги. Дверь отворилась, и к нему вошли все его близкие, королева, которая вела за руку дофина, и принцесса Елизавета с его дочерью Терезой.

Король пошел к ним навстречу и раскрыл объятия, в которые с громким плачем кинулась вся семья. За стеклянной дверью стояли чиновники, но они не могли ничего видеть, потому что слезы застилали им глаза.

В кабинете короля стоял на коленях аббат Эджварт де Фирмон и молился за несчастных, жалобные вопли которых доносились до него.

Но плач постепенно утих. Узники уселись: королева — по левую руку мужа, принцесса Елизавета — по правую, против короля — его дочь, Мария Терезия, тогда как дофин поместился между отцовскими коленями и смотрел на отца широко раскрытыми глазами, с печальной улыбкой.

Людовик заговорил первый. Он рассказал о своем процессе, сообщил, в каком преступлении обвинили его. Но речи осужденного дышали кротостью и спокойствием, и он жалел «бедных, введенных в заблуждение» людей, которые вынесли ему смертный приговор. Он требовал от своей семьи, чтобы она простила им. Родные ответили ему только рыданиями, объятиями, слезами и поцелуями.

Затем все стихло. Муниципальные советники не слышали больше ничего, но видели, как Мария Антуанетта с детьми и золовкой опустилась на колени, как Людовик, стоявший среди них, поднял руки и благословил их с кроткими, благородными словами, растрогавшими до слез аббата Эджварта, стоявшего на коленях за дверью кабинета.

После этого король велел своему семейству подняться с колен, снова обнял всех и поцеловал супругу. Бледная, трепещущая Мария Антуанетта ухватилась за него, и ее дрожащие губы не могли сдержать гневный упрек его несправедливым судьям.

— Я простил им, — серьезно произнес король. — Мною составлено завещание, откуда вы увидите, что я простил своим врагам и требую от вас того же самого. Обещай мне, Мария, что ты никогда не попытаешься мстить за мою смерть.

По бледным губам королевы мелькнула улыбка, полная печали и отчаяния.

— Наверно, я никогда не буду в состоянии прибегнуть к мести, — возразила она, но тотчас прибавила, встретив умоляющий взор короля: — Конечно, если бы даже я могла сделать это и получила в свои руки верховную власть, то даю тебе клятву, что и в этом случае я не стану мстить твоим злодеям.

Король нагнулся к ней и горячо поцеловал ее в лоб.

— Благодарю тебя, Мария; я знаю, что