Читать книгу - "Адмирал Нимиц - Элмер Б. Поттер"

В Сан-Франциско официального парада не было, но путь, по которому ехала машина адмирала, был хорошо известен. Проезд адмиральского автомобиля сопровождали аплодисменты тысяч людей. В Сити-Холле, перед огромной толпой народа, Дэн Халлаер, президент Совета попечителей и действующий мэр, вручил Нимицу ключ от города. «Чего бы не дал за этот ключ Ямамото?» — сказал адмирал.

Отвечая на приветственную речь губернатора Эрла Уоррена, Нимиц коснулся всех четырех тем, о которых он должен был говорить во время своего возвращения снова и снова: о решающей роли флота в деле поражения Японии; о том, что японцы просили мира до того, как были сброшены атомные бомбы; о необходимости разработки нового вооружения для флота и о безусловной необходимости содержания мощных военно-морских сил. «Новое оружие — такое, как атомная бомба, — сказал адмирал, — может изменить характер войны, но не изменит того факта, что мы должны контролировать море. Сейчас мы способны на такой контроль. Сейчас у нас есть силы и средства. Мы должны сохранить их».

Миссис Нимиц присоединилась к группе адмирала для полета в Вашингтон, где самолет приземлился на военной базе Анакостиа около полудня пятницы 5 октября. Их ждали Нэнси, Кейт и Мэри. Мэри предоставили в школе выходной, и она могла принять участие в чествовании отца. С аэродрома Нимица отвезли в Капитолий, где он должен был выступить с обращением к Конгрессу.

Когда министр военно-морских сил вошел в палату, сенаторы и представители поднялись и приветствовали его. Форрестол, не глядя по сторонам, прошел прямо к своему месту. Это был день Нимица; министр не принимал аплодисментов на свой счет.

Выступая перед Конгрессом, Нимиц развил свои темы. К поражению Японии привели не атомная бомбардировка и не приход русских, настаивал он. Японцы просили мира еще до этого, поскольку Япония — «морская страна, зависящая от поставок продовольствия и материалов из-за моря, была уже лишена своей морской силы». Соединенные Штаты, обладающие самым мощным морским флотом в мире, не должны «почивать на лаврах и потерять его».

«Давайте развивать нашу дружбу со всеми, — сказал он в заключение, — но давайте убедимся, что наша оливковая ветвь посажена в почву, богато удобренную ураном-235. Это, настаиваю, не цинизм, а то, что у нас — в Техасе и на флоте — называется здравым смыслом».

После окончания речи Нимиц, сидя на заднем сиденье машины, начал парад — вдоль Пенсильвания-авеню и авеню Конституции, к памятнику Вашингтону. Его приветствовали полмиллиона жителей Вашингтона, которые вышли по этому случаю из магазинов, школ и контор. Руководство флота позаботилось о том, чтобы эта встреча стала величайшим праздником в честь победы. 2000 портретов Нимица было расклеено по всему городу. Девять кораблей ветеранов войны в Тихом океане, стояли на якоре на Потомаке открытые для посещения. Тысяча истребителей и бомбардировщиков пролетели над парадом; одна эскадрилья оставила после себя красные, белые и синие дымовые шлейфы. В колонне — здесь же были тягачи, тащившие взятые в плен японские самолеты, — шли части курсантов военно-морских училищ, морских пехотинцев, судовых фельдшеров, «спаров»^[54], «уэйвз»^[55], а также ветераны каждого военно-морского сражения — от Яванского моря до Окинавы.

Президент не разрешил Нимицу прибыть в Нью-Йорк на «Миссури», однако флот позаботился о том, чтобы адмирал получил достаточно похожее факсимильное изображение палубы «Миссури» как трибуны принимающего парад у памятника Вашингтону. Здесь адмирал произнес свою вторую за этот день речь. «Возможно, не так уж сложно предсказать, что нынешний момент будет рассматриваться историей не как окончание затяжного и принесшего много бед конфликта, — сказал он, — а как начало новой атомной эры».

От памятника Нимиц отправился в розовый сад Белого дома, где президент Трумэн вручил ему третью медаль «За выдающиеся заслуги»^[56]. Вечером Нимица чествовали на ужине, на котором присутствовали крупные военачальники страны. Адмирал заметил: «Здесь есть все, что нужно для небольшой войны».

Утром следующего дня адмирал Нимиц посетил Военно-морское министерство, чтобы выразить уважение министру Форрестолу, а также выяснить, каковы планы министерства касательно его будущего. Адмирал сказал Форрестолу, что хотел бы стать преемником адмирала Кинга на посту командующего морскими операциями (КМО). Форрестол уважал Нимица как личность и ценил его как представителя флота, но назначить его на пост КМО — это было бы слишком. Он потратил на борьбу с Кингом полтора года, и теперь у него не было ни малейшего желания получить еще одного командующего, который мог бы оказаться менее тупым и неповоротливым, чем Кинг, но зато более упрямым в защите своих убеждений.

Форрестол сказал Нимицу, что, как он полагает, для Нимица было бы ошибкой занять пост командующего морскими операциями, так как в этом случае он рисковал бы потерять часть той репутации, которую он приобрел как удачливый командир. Он предложил адмиралу занять пост председателя Совета генералов или продолжать службу в звании главнокомандующего Тихоокеанским флотом. Нимиц ответил, что продолжает придерживаться своего первоначального выбора.

Форрестол попытался зайти с другой стороны. Он сказал, что, на его взгляд, существуют области, в которых адмирал Нимиц был бы несравненно полезнее флоту, чем будучи связанным рутиной такого изнурительного, требующего кропотливой работы поста, как командующий военными операциями. Нимиц ответил, что он полностью отдает себе отчет в том, как трудна может быть эта работа, но он все равно хочет получить ее и уверен, что может хорошо с ней справиться. Так как ни один из них не отступился от своего, разговор окончился вежливым тупиком.

Вечер того дня Нимиц провел с семьей, в квартире дочерей на Ку-стрит, 2222; они разговаривали и слушали симфонические записи. В течение следующих двух дней, субботы и воскресенья, он навещал старых друзей, большей частью военно-морских офицеров, и просил их, если представится возможность, замолвить за него словечко перед Форрестолом. Беседы с офицерами завершили переход Нимица от поддержки идеи объединения вооруженных сил, которую одобряли президент и армия, к ее резкому неприятию.