Читать книгу - "Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули"

Румелихисар.

Запад встретил известие о смерти Мурада с облегчением. В Венеции, Риме, Генуе и Париже чересчур поспешно согласились с мнением, выраженным в письме итальянца Франческо Филельфо французскому королю Карлу: спустя месяц он писал, что юный Мехмед молод, неопытен и недальновиден. Возможно, меньшее одобрение вызвал бы вывод, сделанный автором письма: он считал, что пришло время с помощью решительных военных действий навсегда изгнать османов, «толпу продажных, развращенных рабов», из Европы. Всякое непосредственное стремление к организации крестовых походов и участию в них исчезло после кровавого поражения под Варной в 1444-м, и властители Европы приветствовали перспективу восшествия на престол неоперившегося и до сей поры бедствовавшего Мехмеда.

Те, кто лучше знал Великого Турка, более трезво восприняли происходящее. Георгий Сфрандзи, посол, пользовавшийся наибольшим доверием Константина, пересекал Черное море по пути от грузинского царя к императору Трапезунда, когда Мурад умер. Он был вовлечен в бесконечные дипломатические переговоры — искал подходящую партию для овдовевшего Константина, дабы укрепить позицию императора (поскольку его окружали противники), обеспечить возможность появления наследника и пополнить казну за счет приданого. В Трапезунде император Иоанн Комнин радостно приветствовал его, сообщив весть о восшествии на престол Мехмеда: «Ну, господин посол, у меня есть хорошая новость для вас, а вы должны поздравить меня». Реакция Сфрандзи оказалась неожиданной: «Пораженный горем, как будто мне сообщили, что тех, кого я сильнее всего любил, нет в живых, я стоял, лишившись дара речи. Наконец, чрезвычайно упав духом, я произнес: «О государь, это не радостная новость; напротив, это повод для скорби». Сфрандзи продолжал объяснять, что он знает о Мехмеде: он «был врагом христиан с самого детства» и страстно желает выступить против Константинополя. Кроме того, Константин так стеснен в средствах, что ему необходим период мира и стабильности для восстановления финансов Города.

По возвращении в Константинополь послы поспешно отправились в Эдирне, дабы засвидетельствовать почтение молодому султану и попытаться получить соответствующие заверения от него. Их приятно удивил оказанный им прием. Мехмед источал милость и благоразумие. Он сказал, что поклялся именем Пророка, Кораном и «ангелами и архангелами свято блюсти мир с Городом и императором Константином всю свою жизнь». Он даже даровал Византии право на ежегодное получение налогов с нескольких греческих городов в нижнем течении Струмы, по закону принадлежащих принцу Орхану, претенденту на османский престол. Деньги следовало тратить на содержание Орхана до тех пор, пока тот будет находиться в Городе.

Посольства прибывали одно за другим, и все они получали сходные заверения. В сентябре венецианцы, имевшие в Эдирне торговые интересы, возобновили с Мехмедом мирный договор. Сербского деспота Георгия Бранковича султан успокоил, возвратив ему дочь Мару, бывшую замужем за Мурадом, и передав ему несколько городов. В свою очередь, Мехмед просил Георгия помочь ему, выступив посредником в отношениях с венграми: их выдающийся лидер, регент Янош Хуньяди, представлял собой наиболее сильную угрозу со стороны христианской Европы. Хуньяди, которому надо было справиться с направленными против него самого интригами у себя на родине, согласился на трехлетнее перемирие. Эмиссарам генуэзцев, живших в Галате, и послам владык Хиоса, Лесбоса и Родоса, а также тем, кто прибыл из Трапезунда, Валахии и Рагузы (Дубровника), также удалось получить гарантии мира на приемлемых условиях. К осени 1451 года все на Западе считали, что Мехмед под башмаком у своего миролюбивого визиря Халила-паши и не будет представлять угрозы ни для кого. Кажется, многие и в Константинополе, менее осторожные или менее опытные, чем Сфрандзи, также успокоились. Королям и правителям во всем христианском мире угодно было считать, что все в порядке. Мехмед действовал очень предусмотрительно.

Не одни христиане недооценивали твердость характера молодого султана. Осенью 1451 года беспокойный бей Карамана еще раз попытался вырвать территорию в западной Анатолии из-под контроля османов. Он занял крепости, вернул власть прежним вождям и вторгся на османские земли. Мехмед послал своих военачальников на подавление восстания и, заключив мирные договоры в Эдирне, сам появился на сцене. Эффект был незамедлительным. Восстание быстро подавили, и Мехмед отправился домой. В Бурсе его твердости суждено было выдержать первое испытание — на сей раз со стороны собственных воинов-янычар. «Стоя с оружием в руках по обе стороны дороги, они кричали ему: «Это первый бой нашего султана, и он должен наградить нас, как положено по обычаю». Тогда ему пришлось согласиться; десять мешков монет раздали мятежникам, однако для Мехмеда то было важнейшее состязание силы духа, и он исполнился решимости выиграть его. Через несколько дней он вызвал их командующего, наказал его и лишил должности; несколько человек из числа офицеров подверглись такому же наказанию. Мехмед пережил второе восстание и понял — если он хочет завоевать Константинополь, необходимо обеспечить полную преданность себе войска янычар. В итоге полк реструктурировали; султан присоединил к нему семь тысяч человек из своей личной дворцовой гвардии и передал командование новому генералу.

Именно в тот момент Константин и его советники выступили с собственной инициативой, показавшей, насколько мало они понимали Мехмеда. Принц Орхан, единственный из оставшихся претендентов на османский престол, ютился в Константинополе, и его содержание оплачивалось из налоговых поступлений, о чем летом была достигнута договоренность с султаном. Византийцы отправили послов к Халилу в Бурсу с категорическим требованием: