Читать книгу - "Ромен Гари, хамелеон - Мириам Анисимов"

В 1926 году, через год после переезда в Свечаны, Роман с матерью отправились в Варшаву. Поля подсолнечника и леса в окрестностях Вильно врежутся Гари в память на всю жизнь.

В столице жили некоторые родственники Мины, и, по записям регистрационной книги жильцов дома на Велке Погулянке, она уже навещала их в 1921 году. С 1920-го, когда Вильно был присоединен к Польше, путешествовать в Варшаву стало просто. Роман и Мина провели там два года, объезжая родственников в ожидании французской визы. Распад семьи был не единственной причиной их отъезда во Францию: во многих польских городах, в частности в Вильно и Варшаве, участились антисемитские выступления.

Некоторые из Овчинских поселились в столице и жили достаточно состоятельно. Так, у Мины в Варшаве был брат, Авраам-Борух, тот, который называл себя Болеславом и работал адвокатом. Несмотря на дискриминационные ограничения, он получил образование в Варшавском университете, где в аудиториях для студентов-евреев были отведены отдельные места и где их нещадно били однокурсники. Это он изображен на фотографии 1949 года, сделанной за несколько месяцев до смерти; в надписи на обороте Гари называет его Борисом.

Аврааму-Боруху было двадцать два года, когда он женился на своей семнадцатилетней родственнице из Свечан Мириам (Марии) Овчинской, дочери Соломона Овчинского. Это произошло 22 апреля 1912 года в Вильно; церемонию бракосочетания провел раввин Рубинштейн, который уже соединил узами брака Мину и Арье-Лейба.

Болеслав и Мария были прекрасной парой. Их сын Саша умер в восьмилетием возрасте, в 1921 году Гари сохранял связи со своей теткой вплоть до ее кончины. После войны Мария Овчинская не раз ездила к племяннику в гости. До 1962 года она навещала его летом в Рокбрюн, а потом — в парижской квартире на рю дю Бак, 108. Мария была красивой, элегантной, высокой светловолосой женщиной и всегда носила на шее несколько ниток жемчуга. Она вела буржуазный образ жизни; так, на стенах в ее варшавской квартире висели несколько ценных полотен. Тем не менее она не располагала никакими источниками дохода, и Ромен Гари в шестидесятых годах каждый месяц переводил тридцать долларов на ее валютный счет в банке «Польска Каса Опеки», что на улице Чацкего, 7. Когда Гари служил консулом в Лос-Анджелесе, он по не вполне понятной причине поручил своему секретарю Одетте Бенедиктис переводить эту сумму через «Бэнк оф Америка», дабы его имя не фигурировало в документах. Однажды банк в связи с небольшой задолженностью закрыл его счет без предупреждения и не стал переводить деньги в Польшу. Узнав об этом, Гари написал директору банка гневное письмо, в котором обвинял последнего в том, что из-за него тетя Мария «умирает с голоду».

Брат Мины Борух (Болеслав, Борис) Овчинский, адвокат в Варшаве. 1949.

Collection Diego Gary D. R.

В «Обещании на рассвете» Ромен Гари пишет, что они с матерью два года жили в Варшаве в самом неопределенном положении, ожидая визы консульства Франции, чтобы покинуть страну. Мать и сын остановились у брата Мины — Болеслава — на улице Познаньска, 22, в деловом центре города, неподалеку от бывшей почты и посольства Советского Союза. Там же жила одна из ее сестер — Рахиль, работавшая зубным врачом, в «Псевдо» Гари называет ее Ольгой. Не стоит думать, что они жили в полной нищете: согласно заявлениям Мины Касев и документам, представленным ею по прибытии во Францию в специальный комиссариат Ниццы, она обладала вескими доказательствами своей состоятельности.

В те годы в Варшаве жили многие из членов семьи Овчинских — возможно, другие братья и сестры Мины. Но каково бы ни было на самом деле ее материальное положение, о Варшаве и у нее, и у Романа остались неприятные воспоминания.

В своей автобиографии Гари ничего не говорит об условиях жизни и атмосфере, окружавшей в этом городе полмиллиона евреев. Он, как это часто бывает в его произведениях, останавливается на малозначительном впечатлении — детском спектакле, проходившем в престижном учебном заведении имени Михаля Крешмара, в котором, как уверяет Гари, он учился. Роман Касев якобы читал там драматическую поэму Адама Мицкевича «Конрад Валленрод», и ему горячо аплодировали. Но, по словам Софии Гаевской, второй жены посла Польши во Франции Станислава Гаевского, Роман Касев посещал школу Гурскиего, куда ходили дети из довольно скромных семей. Кроме того, он занимался французским языком с репетитором Люсьеном Коллек де Любок (жил по адресу: Новы Жад, 3 в Варшаве), который станет прототипом Дьелева-Колека в «Обещании на рассвете». Начальное образование в Польше было общедоступным и бесплатным, а вот за обучение в гимназии приходилось платить, и туда поступало мало детей из еврейских семей. В Польше антисемитизм существовал на уровне государства, которое вело дискриминационную политику, закрывая евреям доступ к ряду профессий. Движение «Христианский деловой фронт» призывало к бойкоту магазинов, владельцами которых были евреи, а Союз студенчества сделал своим девизом принцип numerus clausus — «ограничение доступа евреев к образованию», который затем превратился в numerus nullus — «полный запрет». Юдофобские настроения в стране также подогревала католическая церковь, которая устами ксендзов, обращавших к пастве свои послания, призывала бороться с евреями. После всех этих злоключений Ромен Гари, даже став состоятельным человеком, до самой смерти продолжал бояться нищеты.

Гари рассказывал своей знакомой Барбаре Пшоняк, что его мать очень боялась венерических болезней и потому в Варшаве решила свозить сына на просветительскую фотовыставку, посвященную сифилису, где висели, в частности, снимки людей с язвами. Увиденное привело Романа в ужас, но даже это не помешало ему на протяжении долгих лет оставаться постоянным клиентом публичных домов.

Чтобы лучше понять, какие чувства оставила Ромену Гари жизнь в Варшаве, стоит обратиться к четвертой главе романа «Грустные клоуны». Польский еврей Раппапорт получает французское гражданство, и, как и Гари, меняет фамилию на Лямарн. По меньшей мере странно встретить подобного персонажа в книге еврейского писателя. Описывая унижения и гонения, которым подвергался в детстве Лямарн, Гари прибегает к антисемитским стереотипам, обычным для французской литературы XIX — начала XX веков.