Читать книгу - "Батюшков - Анна Сергеева-Клятис"

Первая часть стихотворения посвящена описанию приближающейся смерти. Образ ландыша, срезаемого «рукой убийственной жнеца», должен напомнить читателю о беззащитности человека перед вполне античным роком: «Парки час настанет», «Эреба мрак густой», «Орковы поля», «Леты берега». С античной темой связан и главный мотив второй части — спасение, генетически связанное с родственными мифологическими сюжетами, в которых, правда, активную роль выполнял обычно герой: возлюбленная «призывает» героя к жизни из царства мертвых, подобно Орфею, вызволяющему Эвридику, и Гераклу, возвращающему царю Адмету его жену. Вместе с тем жнец, властвующий жизнью цветущего растения, имеет не только античные, но и христианские корни.

Жнец, выходящий на жатву, — символический образ ветхозаветных и евангелических текстов: «Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем неугасимым» (От Луки 3, 17); «Дни человека как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его» (Пс. 102, 15–16)[95]. Да и сам сюжет стихотворения, связанный с темой воскрешения, воспроизводит известные ситуации из Священного Писания. Акцентирует христианскую маркированность текста одна из его ключевых строк: «Ты снова жизнь даешь, она твой дар благой». Обращение героя к возлюбленной почти кощунственно совпадает здесь с обращением к Богу, к которому только и может относиться эпитет «благой»[96]. Подобно самому Создателю, возлюбленная у Батюшкова наделяется способностью даровать жизнь[97].

Кажется, что первая часть стихотворения с высокой темой смерти и воскрешения не очень органично контаминируется со второй, в которой идет речь о… чувственной любви. Ведь герой возвращается к жизни «из области печали» не просто так, а — «для сладострастия». Самыми действенными способами его спасения названы «поцалуев сочетанье» и «вздохи страстные». Образ возлюбленной поэта тоже снабжен отчетливо эротическими характеристиками: «Но ты приближалась, о жизнь души моей, / И алых уст твоих дыханье, / И слезы, пламенем сверкающих очей». Противоречие между внутренней структурой текста и его главной мыслью казалось бы налицо: сладострастие трудно соотнести с «любовью высокой», христианской.

Однако в батюшковской системе противоречие это мнимое: в пределах небольшого текста поэт пытается выстроить гармоничную модель мира. Формула, выражающая главную мысль стихотворения, «любовь побеждает смерть», — составляется из разных культурных пластов. Античный и христианский образные ряды взаимопроницаемы: евангельские рассказы о чудесном воскресении из мертвых намеренно подсвечиваются греческими и римскими мифами на ту же тему, чтобы реабилитировать силу и власть земной, плотской любви. Метафора оказывается красноречивой: возлюбленная поэта не только дарит умирающему герою жизнь, воскрешая его из мертвых, она сама — воплощенная жизнь: «Жизнь души моей», — называет ее герой.

Эротическая привлекательность героини нисколько не отрицает ее высокого дара воскрешать из мертвых и возрождать к жизни, а скорее наоборот, объясняет его. Метафора «возлюбленная — Бог» доведена в «Выздоровлении» до своего логического предела: чувственная любовь настолько прекрасна, что уравнивается с божественной. Такие несовместимые понятия, как смерть, воскрешение, любовь, сладострастие, оказываются в одном ряду отнюдь не по недосмотру автора. Их объединяет стремление воспринимать жизнь в гармонии, центром и смыслом которой объявляется любовь во всех ее формах и проявлениях.

В финале стихотворения снова появляется образ смерти, наступающей теперь уже не от болезни, но «от любви». Батюшков словно «проговаривается», он не может сдержать своего ужаса перед неизбежностью смерти. Упоминание о второй смерти героя, обрывающей его вторую, чудом дарованную жизнь, — противоречит мажорной концепции стихотворения. Мотив поджидающей героя «муки роковой» (смерть еще и мучительна) и неизбежного, теперь уже безвозвратного, увядания, которым завершается «Выздоровление», вносит трагическую ноту. В первом варианте она звучала еще более ощутимо: «Мне сладок будет нас разлуки роковой», — вечная разлука с возлюбленной неизбежна. Эту же тему затрагивает предыдущий стих: «Тобой дышать до гроба стану». Любовь ограничена рамками земной жизни. Это, казалось бы, мимолетное дуновение хаоса подтачивает то гармоничное здание, которое с такой заботливостью выстраивает Батюшков. От чего же любовь спасает, если смерть все-таки неизбежна? Она дает возможность забыть об этой неизбежности, наслаждаться жизнью, не думая о предстоящем; повторимся: она освобождает от страха смерти. «Час муки роковой» будет сладок для поэта, благодаря присутствию возлюбленной — так же, как была прекрасна вся жизнь. Любовь, таким образом, становится для героя своеобразной анестезией, помогающей перенести и самое страшное испытание — смерть[98].