Читать книгу - "Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд"

И все же огораживание существенно повлияло на плодородие почв и доходность земель. Едва ли фермеры смогли бы прокормить стремительно растущую нацию в отсутствие методов масштабного производства. Плодородные почвы, благодаря которым богатели фермеры и тучнели коровы, служили очевидным свидетельством преимущества новых культур – от эспарцета (или «травы здоровья») до люцерны, от клевера до повсеместно выращиваемой репы. Вскоре те или иные сельскохозяйственные продукты стали производить в определенных районах – это считалось более логичным и целесообразным. Хмель выращивали в Кенте, мед делали в Гэмпшире, а утки из Эйлсбери были не менее популярны, чем индейки из Норфолка. В 1770 году Артур Юнг заметил, что за последнее десятилетие было «больше экспериментов, открытий и здравомыслия в области сельского хозяйства, чем за последние сто лет».

Согласно некоторым оценкам, к середине XVIII века треть населения страны, трудившаяся в поле, могла обеспечить продовольствием оставшиеся две трети. В этот период экономика была преимущественно аграрной, а избыток продовольствия считался самым точным показателем здоровья, жизнеспособности и уровня жизни. В 1797 году энциклопедия «Британника» (Encyclopaedia Britannica) с гордостью заявляла: «Без лишних предубеждений будет справедливо заявить, что Британия – единственное государство, превосходящее другие в сфере сельского хозяйства», хотя при этом в статье ни слова не говорилось о бедности, нищете, лишении прав собственности и несправедливости, которые сопровождали сельскохозяйственные реформы.

Впрочем, нельзя не отметить и то, что в эту эпоху перемен возникло несметное число обществ, направленных на улучшение методов сельского хозяйства. Это стало одним из главных занятий эпохи. Ужины у арендаторов и фермерские клубы были средоточием разговоров об агрономии. Местные общества выполняли те же функции, а сельскохозяйственные выставки и агропромышленные ярмарки, например «Бат энд Уэст» (Bath and West), подстегивали новаторский дух участников. Нет ничего более мотивирующего, чем конкуренция с соседом. Впоследствии даже стали выпускаться специализированные периодические издания, посвященные сельскому хозяйству, например Farmer’s Magazine или Farmers’ Journal, а в 1754 году Королевское общество искусств учредило премию за достижения в области сельского хозяйства. Пиком расцвета аграрных реформ стало учреждение в 1793 году Совета по сельскому хозяйству – общественной организации, которая уже в следующем столетии трансформировалась в Министерство сельского хозяйства, рыбного хозяйства и продовольствия (Ministry of Agriculture, Fisheries and Food). Совет взял на себя распределение мешков шведской брюквы во все области страны, а также организацию лекций агрохимика Гемфри Дэви на тему «Химия растительного сырья». Изменения в сельском хозяйстве были непреложной составляющей духа изобретательства и экспериментаторства, который охватил страну с середины XVII века.

В связи с этим разговоры об улучшениях так и витали в воздухе. Новые открытия в области металлов, полезных ископаемых и минералов рассматривались как предвестники масштабного прогресса, а споры между современниками о том, что считать отжившим, а что – современным, велись отчасти в целях исправления ошибок прошлого. Вскоре были созданы фонды по благоустройству дорог, рек и каналов.

Впрочем, высшие эшелоны власти страны не всегда разделяли исследовательский дух, охвативший Великобританию^[37]. Когда в 1753 году было предложено провести государственную перепись населения, член парламента от Йорка объявил проект «губительным для обломков английской свободы» и «мощным средством разжигания алчности и инструментом притеснения». Когда же в конце концов пересчитали жителей Ньюкасла-на-Тайне, результаты вызвали «всеобщее изумление» – так немногочисленны они были. Изумление объяснялось твердой верой в то, что население страны стремительно растет, а его потребности существенно превышают возможности государства. Паника, как и в большинстве других случаев, была совершенно безосновательной.

И все же нельзя отрицать того, что демографические показатели с начала XVIII века не меняли своего направления. Население с 6 миллионов человек в 1714 году выросло спустя 50 лет до 6,5 миллиона; к 1781 году это число достигло 7,5 миллиона, а к началу XIX века – 9 миллионов. Описываемый исторический период характеризовался постоянным, практически неумолимым ростом. Любопытно, что к середине XVIII века стремительно увеличивающееся население начало массовое движение на север, а также в манящий Лондон.

Называют различные причины роста населения. К основным, как правило, причисляют снижение уровня смертности и повышение рождаемости, а также отсутствие голода и эпидемий, упрочившуюся тенденцию к чистоте, рост занятости, избыток продовольствия, ранние браки и успехи в борьбе с основными заболеваниями – все это способствовало улучшению демографической обстановки. При наличии столь многочисленных благоприятных обстоятельств тяжелая, но важная работа на земле и снабжение населения продовольствием уверенно шли в гору.

Вопрос заключался отнюдь не в том, чтобы встать выше природы. По тем временам это сочли бы кощунством. Однако результаты были налицо. Стоило поставить пушистую и тучную лестерскую овцу, выведенную Робертом Бакуэллем, рядом с худосочной и косматой овцой других фермеров, разница становилась видна невооруженным глазом. В течение XVIII века средний вес овцы в Смитфилде увеличился с 13 до 36 килограммов.

Мощный вихрь перемен охватил не только домашний скот. Глубоко под землей скрывалось не меньше возможностей для прогресса. Первый этап промышленного прогресса отмечен переходом с дров на уголь, от органических ресурсов к минеральным, от локального и конечного источника энергии к материи, которая казалась столь же древней и вечной, как время. Уголь стал основой основ. Однако сначала его следовало добыть из недр земли.

Старый способ добычи угля был крайне трудозатратным и опасным. Шахтеры спускались по веревке на несколько саженей под землю в прокопанный ими туннель. Согнувшись, стоя на коленях или даже лежа на боку, они отбивали уголь от пласта при помощи кирки, лома или молота. На иллюстрациях видно, как шахтеры лежат под огромной глыбой угля, и кажется, что она вот-вот рухнет и погребет их под собой. Добытый уголь перевозили с помощью специальных пони или женщин и детей, которые тягали огромные металлические корзины, с помощью цепей прикрепленные к поясам. Опасности в шахте подстерегали повсюду – от внезапно хлынувшей воды до падающих камней и стравливаемого пара, от асфиксии, вызванной рудничным газом, до удушья в плотных клубах дыма и пыли. В общественном сознании шахтеры всегда ассоциировались с темнотой и подземными глубинами; поэтому они часто вызывали суеверное благоговение и внушали необъяснимый страх. Они жили во мраке.

Несчастные случаи и жертвы, неизбежные при такой работе, рассматривались скорее как экономическая, нежели социальная проблема. Потеря времени и людей означала и потерю денег. Когда интересы землевладельцев и владельцев шахт оказывались под угрозой, предпринимались различные меры по улучшению ситуации. Одной из самых опасных и труднорешаемых проблем была вода, которая скапливалась в основании и полостях шахты. Первой и не вполне успешной попыткой ее решения стали так называемые конные ворота: деревянный зубчатый механизм приводился в действие лошадью, шагающей по кругу, в результате наверх поднимали бадьи с водой; не менее затейливые механизмы использовались и для подъема угля.