Читать книгу - "Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский"

– Правда, – сказал Сомов, – и главная тому причина Министерство внутренних дел.

– Как так?

– А так, ваше сиятельство! Департамент полиции шлет всех политических агитаторов, согласно их желанию, когда после ссылки их спрашивают: где вы хотите поселиться, кроме Петербурга и Москвы – в Тверь и только в Тверь! Ну а земство их призревает.

– В таком случае, это надо прекратить, – сказал Толстой.

Обрадованный Сомов едет к Дурново, директору Деп[артамен]та полиции, и объявляет ему решение министра.

– Ну нет, – отвечает Дурново, – граф ошибается, помилуйте, мы потому и назначаем им Тверь как место жительства – что в Твери им лучше жить!

И так Сомов и уехал. Воля графа Толстого не исполнилась, а воля Дурново торжествовала.

Но то, что Татищев мне рассказывал, еще поразительнее. В последнее время [его] губернаторства некоего под надзором находящегося в Пенз[енской] губернии мерзавца и негодяя, родственника [В. И.] Засулич, красная партия хотела вывести в люди, и началась интрига, сперва в губернии, а потом она перешла в Деп[артамен]т полиции в Петербурге. Избирают этого молодца в земскую управу. Представляют Татищеву на утверждение. Татищев не утверждает, а посылает протест в Петербург; он попадает в деп[артамен]т к Дурново. Дурново спрашивает пензенского жандармского шт[аб]-офицера. Тот пишет, что по его мнению личность эта и вредна и опасна. Тогда что же? Дурново присылает Татищеву бумагу с уведомлением, что к утверждению этого избранного лица с стороны Деп[артамен]та полиции препятствий не имеется, а когда Татищев снова представляет, ему дают знать, чтобы успокоился, и теперь этот молодец метит, как бы шагнуть в государственную службу. Но этого мало. Дурново упрашивает Татищева рекомендовать на должность податного инспектора одного своего протеже.

– Не могу, – отвечает Татищев.

– Отчего?

– Оттого, что я его знаю, это негодяй.

– Ну все равно, как-нибудь.

Татищев 3 раза отказал дать ему рекомендательный отзыв. И что же? Дурново едет к тому самому [А. А.] Рихтеру, которого он мне называл красным и опасным (директору деп[артамен]та М[инистерст]ва финансов) и умаливает его назначить этого негодяя в податные инспектора ему в личное угождение, и Рихтер назначает его, но, разумеется, не даром, а в том соображении, что когда он, Рихтер, следующее сделает представление о назначении кого-нибудь из своих на должность податного инспектора, то Департамент полиции, на заключение которого посылается всякое назначение в податные инспектора, вероятно даст о кандидате Рихтера благоприятный отзыв.

Все это несомненно доказывает, в каком запущении и распущенности находится Департамент госуд[арственной] полиции в такое время, когда он особенно нужен. Такой мизерной личности, как Дурново, не может быть во главе департамента, снабженного столь трудными обязанностями, без вреда, и серьезного вреда, для дела.

Но кого же желать на его место? Мне кажется, что это вопрос второстепенный – раз как обеспечен будет выбор преемника Оржевского. Все дело сводится к тому, чтобы в лице этого преемника правительство соединило строгую честность с глубокою преданностью Государю, это главное, и затем способности. Эти первые качества соединенные всего труднее найти! И вот почему с особою настойчивостью возвращаюсь к раз уже названному мною генералу [Н. И.] Шебеко. У нас странна бывает судьба относительно личностей: под рукою есть жемчуги, а идут искать самые невероятные по ничтожности личности. В этом отношении граф Толстой имеет fatum^[625]: выбрал Оржевского, которого не знал, выбрал Дурново ему в помощники, которого тоже не знал, а Шебеко у него же в доме играет в винт с графинею^[626], и только потому, что этот Шебеко никогда не заикнется, чтобы даже просить намеком о каком-либо назначении, – ему так и суждено играть в винт с дамами. Я глубоко знаю эту личность. Оттого и настаиваю на ней: это высокая честность и глубокая преданность, это человек старых принципов и вдобавок в сношениях необыкновенно приятный.