Читать книгу - "Сталин и Гитлер - Ричард Овери"

Война, с одной стороны, стала источником диктатуры, а с другой – сформировала ее политические цели. Большевистская революция стала возможной в результате коллапса военных усилий царского правительства, она отстояла себя и консолидировалась только после четырех лет жестокой гражданской войны. В 1930-х годах опыт Сталина и большинства сплотившихся вокруг него руководителей подсказывал им, что вопросы войны всегда должны стоять на первом месте. Победа революции и поражение буржуазии рассматривались как результат исторически необходимого соперничества, в котором никакие угрызения совести или гуманитарные инстинкты не должны отвлекать верных коммунистов от их кровавого дела. На протяжении следующих десятилетий советские коммунисты находились в постоянной боевой готовности для борьбы с остатками буржуазии. Это была система, в каждую минуту готовая начать новую войну против контрреволюции.

Диктатура Гитлера была прямым следствием поражения Германии в 1918 году и последовавшей за этим беспощадной политической гражданской войны между националистами и германскими левыми. Националистические ветераны безжалостно воевали против германского коммунизма; насилие продолжало проявляться периодически на протяжении 1920-х годов и окончательно вышло на поверхность в ходе экономического кризиса. Предназначение Гитлера, которое он сам провозгласил, заключалось в том, чтобы обернуть поражение Германии в 1918 году в победу Германии над силами, которые, по его убеждению, подорвали ее военные усилия и продолжали препятствовать ее возрождению в 1920-х. Его окончательный триумф в 1933 году преподносился как следствие именно этой борьбы, и эта его победа открыла перспективу возмездия за 1918 год. С самого своего истока Третий рейх находился в состоянии войны против коммунизма и евреев; ожидалось, что в какой-то момент эта гражданская война перерастет в более широкий общеевропейский конфликт в том же политическом ключе. Гитлер представлял те же националистические элементы, для которых 1918 год был лишь отсрочкой. «Периоды мира должны быть подчинены требованиям войны, – говорилось в редакционной статье военного журнала «Deutsche Wehr». Война – это тайный правитель нашего века; мир отныне не больше чем простое перемирие между двумя войнами»⁵¹.

Обе диктатуры придумали метафоры перманентного конфликта как средства легитимизации своих режимов. Результатом этого стала всепроникающая милитаризация политической жизни, в рамках которой различия между военными и гражданскими сферами были размыты и невидимы ввиду явного доминирования идиом войны. Корни милитаризованной политики лежали в 1920-х годах. В Советском Союзе революционная борьба велась революционерами в военной форме – «народной армией», по выражению Ленина⁵². Руководитель Красной Армии до 1925 года, Лев Троцкий относился к рабочим во время гражданской войны так, как будто они подчинялись военным законам: «никакого дезертирства с работы», «неустанная энергия на работе – точно так, как на марше, так, как в сражении».

Идеальный большевик должен быть рабочим-бойцом, одновременно строящим и защищающим социализм. Первомайский праздник вначале был событием, связанным с военными ритуалами, а не праздником пацифизма, международной и пролетарской солидарности. «Не демонстрация против милитаризма, – писал Троцкий накануне майского праздника 1920 года, – а усиление наших армий». На протяжении всех 1920-х годов Первомай и празднование годовщины революции в ноябре были поводами делать заявления о стойкости советской власти перед лицом непрекращающейся угрозы контрреволюции. «Войны глубоко неизбежны, пока существует классовое общество, – писал Троцкий двумя годами позже. – Для нас война – это продолжение революции»⁵³.

Идею о том, что революционное государство создано для контроля за состоянием перманентной гражданской войны, в которой бедные крестьяне и рабочие стоят на передней линии борьбы против классовых врагов, красноречиво иллюстрируют те понятия и условия, в рамках которых велась ликвидация кулачества в советских деревнях и селах с конца 1929 года. «Для уничтожения кулачества как класса, – писал Сталин, – «сопротивление этого класса должно быть подавлено в открытой борьбе»⁵⁴. Это была борьба за хлеб, так же как и социальное переустройство, и в этой кампании слышны были отзвуки полной регламентации сельских производителей в годы гражданской войны и карательных экспедиций, направлявшихся для захвата скрытых запасов зерна. В ноябре 1929 года режим призвал 25 000 добровольцев из наиболее верных сторонников коммунизма среди индустриальных рабочих, которые могли бы донести программу коллективизации в сельские местности. На призыв откликнулись более 70 000 добровольцев; из них, по принципу политической благонадежности и пролетарского происхождения, были отобраны 27 219 человек в качестве так называемых «двадцатипятитысячников». Многие из них были ветеранами гражданской войны. Один из них, отправленный в ту область, в которой он воевал десять лет назад, вспоминал о былых сражениях: «Теперь передо мной встает образ 19-го года, когда я был в этом же самом районе, брел по снежным сугробам с винтовкой в руке, мела пурга, точно так же, как теперь. Я чувствую себя снова молодым…»⁵⁵. Многие «двадцатипятитысячники» восприняли атмосферу мобилизации и службы на передовой. Один из них назвал свой колхоз «Смерть кулакам». Поэт Владимир Маяковский воспел марш «двадцатипятитысячников» в своей поэме: «Вперед, 25! / Вперед, 25! / Стальные / рабочие тыщи. / Враги наступают, / покончить пора / с их бандой / попово-кулачьей. / Пусть в тысячи сил / запыхтят трактора / наместо / заезженной клячи. / Кулак наготове – / смотрите, / опять / с обрезом / задворками рыщет. / На фронт, 25! / Вперед, 25!»⁵⁶. Высокая смертность обеих сторон говорила о том, что эта борьба была всем чем угодно, но только не простой риторикой. Война против кулака была незавершенным делом, оставшимся со времен гражданской войны.

Милитаризация германской политики в 1920-х годах также представляла собой незавершенное дело. Революция и гражданское противостояние в Германии после 1918 года вызвали к жизни политическую войну, которая велась с особой ожесточенностью, невиданной в политическом мире предвоенной имперской Германии. Для того чтобы загнать коммунистическую революции в безвыходное положение, в 1919 году правительство обратилось за помощью к вернувшимся ветеранам войны для поддержания порядка. Этим милицейским объединениям, известным как Фрайкоры, была дана полная свобода действий, и они могли беспрепятственно терроризировать рабочее население. Настроенные крайне националистически, ожесточившиеся в войне добровольцы массово уничтожали и пытали коммунистов, боролись против польского вторжения на германскую территорию и совершали покушения на тех, кого они считали врагами народа, включая и германского министра иностранных дел Вальтера Ратенау, застреленного в 1922 году по дороге на работу тремя наемными убийцами из наиболее отъявленной преступной группы «Рейнхардт-бригады»⁵⁷. Хотя в 1922 году Фрайкоры были с трудом расформированы, партии крайне правого крыла стали развивать военизированную милицию для силовой поддержки в уличном противостоянии. В их ряды вошли и Штурмовые отряды (СА), созданные только что оперившейся национал-социалистической партией в 1921 году. Рост политических «армий» в 1920х годах был характерен для всех политических партий в Германии. Социал-демократы организовали Союз германских участников войны и республиканцев в качестве военизированного крыла движения, члены которого носили униформу. В коммунистическом Красном Фронте звучали отголоски классовой борьбы, воспринимаемой в духе гражданской войны. «Война для нас не то, что «однажды жили-были», – писал коммунист Иоганнес Бехер в 1929 году, – но жизненная реальность, в которой мы живем»⁵⁸. К концу 1920-х годов национал-социалистические СА насчитывали в своих рядах 60 000 человек, а в 1932-м – уже 450 000. Они были организованы строго по-военному, все носили форму, имели звания и знаки различия. Люди из СА видели себя политическими солдатами на передовой линии борьбы против марксизма и вели кровавые уличные бои против левых на протяжении всех 1920-х годов. Наряду с этими «армиями» политически ориентированными немцы могли вступить в группы националистической молодежи или ветеранские объединения, которые всячески поощряли полувоенную деятельность – Орден немецкой молодежи, «Волки-защитники», «Защита граждан» и многие другие. Крупнейшим из них было объединение «Стальной шлем», которое к середине 1920-х годов собрало под свои знамена 300 000 бывших фронтовиков, к 1933 году их число выросло до полумиллиона. Снимки их церемониальных торжеств, где воспевались павшие в годы войны, или маршей и демонстраций, знаменующих памятные им события, подтверждают тот факт, что германский общенародный милитаризм цвел пышным цветом, вопреки принудительному разоружению Германии⁵⁹.