Читать книгу - "Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации - Борис Ковалев"

Первый учебный год был во многом импровизационным как для немецкой, так и для советской стороны. Одни и думать не могли, что война не закончится их победой осенью 1941 года, другие же до начала боевых действий даже не предусматривали возможность оккупации. Именно этим объясняется тот факт, что в школах, работавших в зоне партизанского контроля зимой 1941/42 года, использовались лишь довоенные материалы.

Отсутствие новых учебных программ коллаборационисты компенсировали многочисленными методическими указаниями в оккупационной печати. С ее страниц учителей призывали к «живой реакции на все происходящие события» как на занятой немцами территории, так и в советском тылу.^[640] В феврале 1942 года, вскоре после опубликования в коллаборационистской «Правде», выходившей в Риге, статьи «Марина Цветаева не выдержала советской жизни», по школам Пскова, Порхова, Дна прошли «уроки памяти повесившейся в Москве великой русской поэтессы».^[641]

Целенаправленная школьная политика оккупантов началась с весны 1942 года, когда план блицкрига был окончательно сорван Красной армией. В этих условиях предполагалось организовать на базе школ своего рода нацистские пропагандистские пункты.

В сентябре 1942 года в Смоленске начали свою работу семилетние, так называемые «народные школы». Согласно немецким установкам, основная задача русской школы заключалась не в обучении школьников, не в овладении ими знаниями, а исключительно в воспитании дисциплины и послушания. Для достижения этого рекомендовалось использование телесных наказаний. Однако абсолютное большинство учителей всячески саботировало распоряжения немецкой администрации. Там, где это было возможно, сохранялась советская общеобразовательная программа (конечно, с некоторыми коррективами, например, введением Закона Божьего). Заместитель бургомистра Б. В. Базилевский после встречи учителей с представителем немецкой администрации доктором Цигастом, заявившим о допустимости и необходимости в школах телесных наказаний, предупредил педагогов о том, что при первой попытке ударить ученика они будут с позором уволены.^[642]

Борис Базилевский, человек интересной и сложной судьбы, стремился максимально облегчить положение простых смолян, в первую очередь учителей. Судя по всему, его работа в коллаборационистских органах являлась заданием советских спецслужб.

После занятия немцами Смоленска он был назначен бургомистром, но от этого поста немедленно отказался и стал заместителем начальника города (бургомистра) Б. С. Меньшагина. После открытия Смоленской учительской семинарии ушел на должность ее директора.

На этих постах Борис Базилевский спас многих военнопленных и молодых людей от отправки в Германию.

После освобождения Смоленска дал показания перед советскими комиссиями по расследованию Катынского расстрела, а затем — на Нюрнбергском процессе, свидетельствующие о причастности к расстрелу немцев. Советскими властями не преследовался. Скончался в 1955 году в Новосибирске, где работал профессором Института инженеров геодезии и картографии.

Из газеты «Новый путь»: