Читать книгу - "Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо"

Не часто вполне оценивают тот факт, что подавляющее большинство морских экспедиций и исследований проведено при попутном ветре: главным образом потому, что вернуться домой морякам не менее важно, чем доплыть до чего-то нового. Замечательные исключения вроде плавания Колумба или ранних испанских трансатлантических путешествий считаются выдающимися достижениями именно потому, что моряки решили плыть при попутном ветре. Условия Индийского океана освобождают мореходов от таких ограничений. Можно себе представить, что чувствуешь, когда год за годом ветер дует попеременно то в лицо, то в спину, и ты наконец понимаешь, что путешествие по ветру не обязательно лишит тебя возможности вернуться домой. Предсказуемость ветров делала Индийский океан наиболее благоприятной морской средой для долгих плаваний.

Моряки, оказавшиеся в таком окружении, конечно, не всегда оценивали свою удачу. Все они постоянно ждут опасностей и трудностей в море, и в местных литературах полно страшных рассказов, рассчитанными на то, чтобы отпугнуть конкурентов или внушить набожный страх. Для рассказчиков моря — это непреодолимый соблазн выводить подходящее для морализаторства окружение, где бури — это стрелы из колчанов непостоянных и назойливых божеств; в большинстве культур внезапно поднявшийся ветер считается феноменом, которым специально манипулирует Бог или боги. Те, кто плавал по Индийскому океану в парусный век, наряду с такими традициями обладали обостренным ощущением препятствий. Судя по рассказам из первых рук, любую морскую среду следует считать враждебной человеку^[999]. Для того чтобы оценить относительную благосклонность некоторых морей к человеку, необходим сравнительный подход.

В старой карте, показывающей Индийский океан замкнутым сушей^[1000], есть некая поэтическая истина, потому что выбраться из этого моря очень трудно. Не дошедшее до нас, но многократно цитируемое руководство по мореплаванию, восходящее по крайней мере к XII веку, предупреждает о «всепоглощающем море, которое делает возвращение невозможным» и в котором Александр создал грозящий образ с поднятой в предупреждении рукой: «Это plus ultra^[1001] плаваний, и что лежит за морем, не знает ни один человек»^[1002] Из этого океана трудно было выбраться, но не менее трудно было в него войти. Доступ с востока вряд ли возможен летом, когда тайфуны дуют в сторону подветренных берегов. До XVI века огромное пустое пространство соседнего Тихого океана предохраняло Индийский океан от проникновения из-за китайских морей. Попасть в океан с запада можно было только долгим и трудным путем вокруг южной Африки, пользуясь протухшим продовольствием и испорченной водой. Затем нужно было плыть с юга на север, но эти просторы летом охраняли сильнейшие штормы: человек, знающий репутацию этих вод, никогда не решился бы без очень важной причины плыть по ним в сезон ураганов между десятым и тридцатым градусами южной широты и шестидесятым и девяностым градусами восточной долготы. В самые лучшие времена подветренные берега оконечности Африки были усеяны обломками кораблекрушений. От аль-Масуди в X веке до Дуарте Барбозы в XVI веке авторы путеводителей по океану отмечают, что практически северная граница плавания — усеянные костями берега Наталя и Транскея, где люди, пережившие крушение португальских кораблей, написали «Трагическую историю моря»^[1003].

Поэтому на протяжении почти всей истории океан оставался уделом народов, живших на его берегах, или тех, кто — подобно некоторым европейским и азиатским купцам — пришел из глубины континента, чтобы стать частью океанского мира. Но даже для таких закаленных людей плавание под парусами представляло собой опасность. Даже в часто посещаемых местах — в Бенгальском заливе и Аравийском море — круглый год бушуют штормы, и стоило кораблю выйти в океан, как ему угрожала эта опасность. Океаническая система щедро отводила время на плавание: с апреля по июнь для тех кораблей, что идут на восток, подгоняемые юго-западными муссонами, после чего на протяжении нескольких месяцев сильных ветров можно было плыть на запад, используя северо-восточные муссоны. Однако чтобы наилучшим образом воспользоваться этой системой, проплыть дальше и вернуться с товарами и прибылью быстрее, необходимо было двигаться в одном направлении в конце периода муссонов, чтобы уменьшить время, которое груженый корабль проводит в ожидании перемены ветров.

Такое расписание плаваний кажется скучным и действующим на нервы, но в парусную эпоху оно обозначало игру со смертью. Особенно в пути на восток: поздние муссоны пользовались у моряков дурной славой. Это ярко показывает отчет посла, который в XV веке отправился из Персии ко двору в Виджаянагаре. Посол задержался в Ормузе, ожидая времени отплытия, то есть чтобы прошли начало и середина сезона муссонов. Мы дождались исхода времени муссонов, когда следует опасаться бурь и нападений пиратов… Едва я почувствовал запах судна и понял, какие ужасы моря ждут меня, я упал в глубочайший обморок, и три дня лишь слабое дыхание свидетельствовало, что я еще жив. Когда я очнулся, купцы, моими близкие друзья, в один голос вскричали, что время для плавания упущено и что всякий, кто теперь выйдет в море, сам будет виноват в своей гибели^[1004].

Наиболее опасное время ожидало и тех, кто начинал плавание изнутри Красного моря: чтобы воспользоваться северным ветром, который помогает выбраться из этого опасного и узкого «бутылочного горла», приходилось отплывать в июле и пересекать Аравийское море в августе. У такого тяжелого испытания было и одно преимущество: при сильном ветре весь путь до Индии, если он проделан благополучно, занимал всего восемнадцать-двадцать дней. Можно было избежать сезона ненастий, но тогда приходилось плыть против северо-восточного муссона. Дау, традиционный корабль Синдбада, был оснащен треугольными парусами, привязанными к реям, которые можно было поворачивать с каждым поворотом ветра: иными словами, такой корабль мог двигаться и против ветра, всего на несколько градусов отклоняясь от намеченного курса^[1005].

Саги Синдбада — всего лишь несколько капель в океане рассказов о злобном море. Я больше всего люблю рассказ Бузурга ибн-Шахрияра, чей отец был морским капитаном, из текста середины X века «Книга о чудесах Индии». В рассказе говорится о Абхаре, уроженце Кирмана: тот вначале был пастухом, а потом ушел в море и стал самым знаменитым мореплавателем своего времени. Он семь раз плавал в Китай и обратно. Одно такое безопасно проделанное путешествие считалось чудом; проделать его дважды совершенно невозможно. Согласно автору, завершить подобное плавание удавалось лишь благодаря счастливому случаю; разумеется, это преувеличение, но оно свидетельствует о том, какую славу снискал Абхара. Я говорю об эпизоде, когда Абхару в полный штиль подобрал в море арабский корабль, где капитаном был отец автора: этот корабль шел из Ситрафа в Китай, в Тонкинский залив. Знаменитый моряк один сидел в корабельной шлюпке, и у него был лишь глоток воды. Думая спасти его, экипаж судна предложил Абхаре подняться на борт. Но тот согласился сделать это только как капитан корабля с жалованием в тысячу динаров, которое ему должны заплатить товарами в пункте назначения и по рыночной цене. Пораженные моряки уговаривали его присоединиться к ним, чтобы спастись, но он ответил: «Ваше положение хуже моего». Слава знаменитого моряка подействовала. «Мы сказали: «На корабле много товаров и богатств и много людей. Нам не помешает совет Абхары за тысячу динаров».