Читать книгу - "Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин"

Сталин смял письмо со штампом Союзной прокуратуры, печатью канцелярии тюрьмы, номером, датой регистрации, бросил в мусорную корзину.

«Знал, что упрям как осел, но не до такой же степени. Сколько следаков ни учил, не научились дoбивaтьcя от арестованных пocлyшaния, дачи нужных показаний, признаний вины. Придется как следует взгреть… Не стоило поднимать вопрос о смерти Щербакова, обвинять в нем профессора — умершего погубила водка, чрезмерное возлияние, и еще женщины… Угораздило же помереть в праздник Победы — удрал из санатория «Барвиха», спешил к праздничному столу, не успел выпить последнюю в жизни рюмку… Следует объединить дела врачей-отравителей и сионистов, и те и другие порхатые жиды…»

Нажал кнопку на панели стола, вызвал помощника.

— Соедините с Игнатьевым.

Когда в трубке услышал голос министра МГБ спросил:

— Как продвигается дело лекарей? Не чешитесь, того же требуйте от подчиненных. Ваши чекисты не видят дальше собственного носа, преступно не выполняют директиву ЦК, за это по головке не погладим и лишим головы. Если в самое ближайшее время не соберете неопровержимые факты действия убийц в белых халатах по указке Израиля, окажетесь там, где сейчас Абакумов.

Не стал ждать ответа, бросил трубку.

«Абакумов юлит, пускает пыль в глаза, пытается захватить в следствии инициативу. Пусть посидит сутки в холодильнике, затем в сильно протопленной камере, на собственной шкуре испытает прелесть пытки».

Соединился с Берией, не опасаясь, что разговор прослушивается (что было с аппаратами других членов правительства, ЦК, Политбюро), тем не менее заговорил по-грузински:

— Почему сидишь сложа руки, поплевываешь в потолок, считаешь в небе ворон, вместо того чтобы заняться Абакумовым? Давно должен был дать признательные показания, бить себя в грудь, каяться. Засучи рукава, обломай ему рога — тебя этому не учить. Пусть сознается в шпионаже не важно какого государства, потворстве империалистам, израильскому «Джойту», желании погубить русский народ, развалить органы. Кстати, как на Лубянке восприняли смену у них руководителя?

— Ходят как в воду опущенные, — доложил Берия. — Каждый дрожит как осиновый лист за собственную шкуру, боится, что карающий меч опустится на него.

— Мало прошерстили нежелающих испачкать рук, работающих в белых перчатках, утративших бдительность. Помоги Игнатьеву вымести железной метлой оставленный Абакумовым мусор, заменить старые кадры новыми. С Абакумовым не тяни резину, не толчи воду в ступе.

— Ты прав, Сосо, как всегда прав.

— Давно не докладывал о строительстве тюрьмы для привилегированных. Сегодня, как никогда прежде, она необходима. На сколько будет мест?

— На пятьдесят, при необходимости расширим, устроим в камерах добавочные койки, там, где сидели четверо, поселим в два раза больше, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Сталин потерял интерес к новой тюрьме.

— Поговорим о Михоэлсе. Считают великим артистом, хотя обычный шут, кривляка, незаслуженно получивший звание народного.

— Ты сам приказал дать ему почетное звание и позже присудил Сталинскую премию, — напомнил Берия.

— И товарищ Сталин может совершать ошибки, он не семи пядей во лбу, как считают все. Напрасно бросили под колеса машины, следовало избавиться иным способом. Нашли виновных?

— Сидевший за рулем скрылся. Гибель артиста и его спутника списали на обычную автомобильную катастрофу и нетрезвость двоих прохожих.

Сталин хмыкнул в усы.

— Английские и израильские газеты посмели нас обвинить в гибели. Но хватит о покойнике. Поспеши, как сказал, с Абакумовым.

Арестованный первый чекист был опасен еще тем, что мог сболтнуть, чей был приказ устранить Михоэлса, что Абакумов и сделал в тюрьме после смерти Сталина.