Читать книгу - "Штрафбат. Наказание, искупление (Военно-историческая быль) - Александр Пыльцын"

В первые годы жизни он часто болел, но потом окреп, вырос, наверстал упущенное. Преодолев болезненный возраст, мальчик рос хорошо, постепенно преодолевая свою «нестандартность» и болезненность. Из худенького, маленького младенца получился эдакий крепыш, который с годами обладал уже недюжинной силой. Ровесник Победы, ему уже сейчас под 70. И ростом «дошел», почти 180, и вес «набрал» — около центнера!

…Была уже середина сентября. Понимая, что наш штрафбат в связи с окончанием войны должен прекратить свое существование, я торопился выехать в Берлин. Найти батальон на прежнем месте мне не удалось. Его, этот штрафбат, прошедший весь долгий путь от Сталинграда до Берлина, уже расформировали. За Одером, под Берлином ОШБ размещали только в деревнях: Штайнвер, Нойенхаген, Рульсдорф, Левенберг, Вустерхаузен, откуда я и покинул свой штрафбат. Это уже позже я узнал, что последнее пристанище, где наш батальон более-менее обосновался и где закончилось его фактическое существование, была деревня Брюхенмюле.

Поехал я в Потсдам, пригород Берлина, в штаб ГСОВГ (Группы советских оккупационных войск в Германии), нашел там отдел кадров бывшего фронта, где мне его офицер полковник Киров обрисовал суть дела и зачитал ту самую аттестацию, в которой мой бывший комбат подполковник Батурин записал: «Майор Пыльцын — перспективный офицер. Целесообразно оставить в кадрах Вооруженных Сил». Майору тогда было чуть больше 21 года.

Порылся Киров еще в каких-то бумагах, пожал плечами и сказал, что почему-то меня не представили к награде по случаю окончания войны. На мое замечание, что я недавно получил орден за Одер и за участие в Берлинской операции, он сказал, что было распоряжение маршала Жукова в честь Победы и в связи с расформированием штрафбата представить к награждению орденами Отечественной войны всех офицеров постоянного состава, находившихся в батальоне более года.

Много лет спустя у меня оказалась копия наградного листа на моего друга Петра Загуменникова с датой представления к ордену Отечественной войны 23 мая 1945 года. Оказывается, наградные материалы в соответствии с распоряжением маршала составляли в то время, когда я лежал на госпитальной койке в Нойруппине. Видимо, по старой памяти о моей «строптивости и непокорности» комбат Батурин не включил меня в число награждаемых. Или мне продолжало казаться, что за мной все еще следует в связке система преступления и наказания по принципу «сын за отца» в анти-библейском смысле и что меня в чем-то ущемляют из-за той самой 58-й статьи, по которой осуждены мои отец и дядя.

У меня уже было три ордена и медаль «За отвагу», и я как-то не очень сожалел о таком шаге комбата.

Здесь же, в штабе ГСОВГ я встретил лейтенанта Василия Назыкова, который у нас в штрафбате долгое время служил старшиной — заведовал секретным делопроизводством штаба, а затем был произведен в офицеры и теперь служил при штабе Группы. Он подтвердил мои предположения, рассказав, что, когда майор Матвиенко, бывший мой ротный, а в последние полгода — заместитель комбата, доложил Батурину наградной лист на меня, тот отложил его в сторону, сказав, что я и так недавно «получил очень высокую награду, да и уже исключен из списка офицеров батальона, так как в батальон после излечения не вернется». Подумал тогда, что очень верна пословица — «с глаз долой — из сердца вон», и что хоть так, но отомстил мне Батурин за мою строптивость.

Узнал от него я и то, что многие мои боевые друзья получили назначения военными комендантами городов, городков и пристанционных поселков, и именно на них возлагались задачи возглавлять политическое, административное и экономическое руководство жизнью мирного населения, то есть выполнять функции местных органов власти. Наверное, опыт боевых действий позволял им решать и такие задачи, совсем не свойственные бывшим офицерам штрафбата. Тогда я знал, что такое назначение получил Вася Цигичко, Петя Загуменников и другие. Это уже теперь, когда у меня есть много материалов о моем друге Тачаеве, я знаю, что и он получил аналогичное назначение военным комендантом немецкого города Штраусберг земли Бранденбург.

А там, в Потсдаме полковник Киров (правда, редкая, знаменитая и приятная фамилия!) сказал мне: «Назначать тебя командиром стрелкового батальона в соответствии с выводом по аттестации не имеет смысла, так как не исключено, что этот батальон завтра же будет определен на расформирование, а на Дальний Восток, чтобы повоевать еще и с японцами, ты уже опоздал. Да тебе, кажется, и этой войны хватило». И он предложил мне должность замкомбата в отдельный батальон охраны военной комендатуры Лейпцига, одного из крупнейших городов, входивших в Советскую зону оккупации Германии. Разъяснил при этом, что батальон отдельный, комбат его наделен правами командира полка, а его зам — правами командира батальона, что соответствует выводу по аттестации.

Как мне тогда же разъяснил полковник Киров, всей жизнью Германии, и политической, и экономической, до создания в будущем правительства этой побежденной страны, теперь ведает Советская военная администрация Германии (СВАГ), состоящая при штабе ГСОВГ, а Лейпциг входил в ведение Советской военной администрации федеральной земли Саксония. У меня не было возражений против назначения в этот батальон, и на второй же день я отправился в Лейпциг. Поезда в Германии ходили уже по четкому, хотя и не по довоенному расписанию. Странными мне показались вагоны этих поездов: каждое купе имело автономный выход из вагона на подножку, тянувшуюся вдоль всего вагона, а в купе были только сидячие места. Конечно, по сравнению с нашей Родиной, которую из конца в конец можно одолеть только за 8-10 суток пути, Германия казалась небольшой, и до Лейпцига было всего часа четыре пути.

Прибыл я в комендатуру города, и меня на дежурной машине отвезли в расположение батальона. До сих пор помню, что он находился в большой то ли казарме, то ли школе на улице Лессингштрассе, 20, а рядом в доме № 18 были офицерские квартиры, где мне отвели на втором этаже хорошо обставленную пятикомнатную квартиру с двумя ванными комнатами и двумя туалетами. Ну зачем мне такая роскошь, что мы в этих апартаментах будем делать втроем нашей маленькой семьей? А что мне там делать сейчас, пока я один, а часть моей семьи еще в Польше? Но, оказывается, всем семейным офицерам управления батальона комбат предоставил такое преимущество.

Командир батальона, тоже майор, Леонид Ильич Милынтейн был старше меня лет на пять. Высокий, стройный, с лицом приятным, если не сказать — красивым. Одной из его достопримечательностей были элегантные, щегольские, пшеничнорыжие усы. Мне прежде всего было интересно, как складываются взаимоотношения между военными в мирной обстановке, после войны, да еще в коллективе, отличном от штрафбата.

Батальон нес службу по охране комендатуры города, осуществлял патрулирование улиц и вокзала. Кроме этого, не менее важными задачами батальона была охрана бывших военных объектов, промышленных и энергопроизводств. Как мне рассказал комбат, вместе с воинскими частями гарнизона батальон иногда привлекался и к вылавливанию блуждающих еще кое-где в лесах отдельных групп и одиночек из недобитых войск вермахта, СД и СС. Не стану останавливаться на деталях этой службы. Приведу только один пример. По показаниям одной такой выловленной группы фашистов был обнаружен довольно большой тайный склад оружия и боеприпасов, на вывоз которого понадобилась колонна из двадцати «студебеккеров».