Читать книгу - "Заветы Ильича. Сим победиши - Владлен Логинов"

В письме указывалось, что врачи сочли возможным разрешить Ленину, «ввиду невыносимости для него полной умственной бездеятельности, вести нечто вроде дневника, куда он заносит свои мысли по разным вопросам, причем части этого дневника, по указанию самого тов. Ленина, появляются на страницах печати». Говоря грубее, речь идет не о конкретных предложения предстоящему XII съезду партии, не о безотлагательной «политической реформе», а всего лишь об «общих соображениях и трудностях», которые могут возникнуть «в предстоящую историческую эпоху». И все это — на почве «невыносимости для него полной умственной бездеятельности…»

В конце данного «строго секретного» письма, «во избежание возможных недоразумений», выражалась уверенность, что «губкомы не замедлят правильно ориентировать партийные организации». Далее следовали подписи по алфавиту «наличных членов Политбюро и Оргбюро ЦК РКП: Андреев, Бухарин, Дзержинский, Калинин, Каменев, Куйбышев, Молотов, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий»^{1041 1042}.

И напрасно Юрий Иванов в своей книге «Чужой среди своих» утверждает, что подпись Троцкого была «явно фальсифицирована Сталиным». Нет, не фальсифицирована. Подписал Лев Давыдович… Как и Николай Иванович Бухарин, как и Рыков, как и Каменев, как и Дзержинский. Документ заверен печатью и подписью техсекретаря Политбюро М. Бураковой, он не раз упоминался в ходе дискуссии 1924 года и никто никаких опровержений по этому поводу не давал¹.

При всей сдержанности письмо это, по сути своей, являлось достаточно жестким. Причина — вполне очевидна. Надо было «подстраховаться» на будущее. Независимо от того, знали в этот момент члены руководства о «характеристиках» в «Письме к съезду» или нет, они нисколько не сомневались в том, что Ленин сумеет обойти любые препоны для того, чтобы довести свои предложения до партийного съезда. И повод для опасений был.

Именно 24 января Владимир Ильич поручил Фотиевой «запросить у Дзержинского или Сталина материалы комиссии по грузинскому вопросу…» О том, что на 25-е этот вопрос поставлен на Политбюро, что все уже сговорено, «он, — как отмечает Фотиева, — по-видимому, не знал». 25 января Политбюро обсудило доклад комиссии и утвердило ее предложения. Так что «вопрос» был улажен. Поэтому запрос Ленина, который, как мы знаем, так или иначе затрагивал Сталина, Дзержинского, Рыкова, Орджоникидзе и других, был совсем некстати^{1043 1044}.

С запросом о материалах комиссии по грузинскому вопросу Лидия Александровна обратилась к Дзержинскому. Феликс Эдмундович ответил, что «материалы у Сталина», а Сталин 29-го позвонил и заявил, что «материалы без Политбюро дать не может». Узнав об этом 30 января, Владимир Ильич сказал Фотиевой, что «будет бороться за то, чтоб материалы дали». Но уже 1 февраля — через 4 дня после того, как шифровка ушла в губкомы, Фотиева сообщила Ленину, что Политбюро «разрешило материалы получить»¹⁰⁴⁵.

29 января у Владимира Ильича состоялся разговор с врачом и «на его вопрос, сможет ли он выступить на съезде 30 марта, доктор ответил отрицательно, но обещал, что к этому сроку он встанет, а через месяц ему будут разрешены газеты». Фотиева пишет, что Ленин рассмеялся и сказал по поводу документов грузинской комиссии: «“Это ведь не газеты, значит, я могу и сейчас читать”. Настроение, по-видимому, недурное»¹⁰⁴⁶. И, может быть, как раз оттого, что прав он оказался, когда решил готовить не выступление на XII съезде, а, по возможности, изложить свои предложения до съезда в продиктованных статьях и письмах.

После публикации «Как нам реорганизовать Рабкрин» Владимир Ильич заметно повеселел. Володичева после встречи с Лениным 2 февраля записывает: «Не видела с 23-го января. По внешнему виду значительная перемена к лучшему: свежий, бодрый вид. Диктует, как всегда, превосходно: без остановки, очень редко затрудняется в выражениях, вернее, не диктует, а говорит жестикулируя»¹.

Напрашивается вопрос: существовала ли какая-то связь между диктовками и самочувствием Владимира Ильича или, по крайней мере, его настроением? Если судить по записям врачей за декабрь 1922 — март 1923 года, то существовала. Причем самая непосредственная и безусловно положительная. Судите сами…

После 1 б декабря, все дни подряд, общее состояние Ленина ухудшается: «бессонница», «голова тяжелая», «настроение плохое», «писать может только крайне медленно, причем буквы очень мелкие», но пока «речь не расстроена».

23-го, как указывалось выше, самочувствие еще более ухудшилось, но он настоял на диктовке «Письма к съезду». Врачи отмечают: «После этого В.И. значительно успокоился». Запись следующего дня, после продолжения диктовки: «Спал хорошо и объясняет это В.И. тем, что ему дали возможность продиктовать свои мысли. Голова не болит». После диктовок 25-го и 26-го: «Настроение в общем хорошее. Голова не болит»^{1047 1048}.

С 1 января, когда диктовал он ежедневно — «был весел, много смеялся, шутил». 21 января Ленин не диктовал — стала побаливать голова. 22-го проснулся в 5 утра «в плохом настроении. Разошлись нервы. Был очень расстроен, что не мог снова заснуть». Позднее позвал стенографистку. «Диктовка удалась и В.И. очень доволен». И днем «вид у него был довольно бодрый и неутомленный… В.И. оживлен, много разговаривал и шутил»¹⁰⁴⁹.

Перепады настроения, как видим, были. И причины были разные. 10 января ни с того, ни с сего начались острые приступы межреберной невралгии. Малейшее движение, даже глубокий вздох, отдавали ужасными болями в левом боку. Сразу разболелась голова, «лицо озабоченное, беспокойное, настроение очень плохое». Впрочем, с этой болячкой врачи управились довольно скоро. И он успел даже в этот день 2 минуты диктовать, а потом и спал хорошо и весь следующий день настроение было хорошим и веселым, хотя боль в боку еще давала о себе знать¹.

Иногда настроение портилось оттого, что не ладилась работа. 30 декабря, как уже рассказывалось выше, он дважды диктовал Володичевой письмо «К вопросу о национальностях…». Вторая диктовка, как отметил Кожевников, — «не вполне клеилась и это расстроило В.И. К вечеру настроение стало значительно хуже… Сразу не мог заснуть». Но уже 31 — го «был в гораздо лучшем настроении», ибо после двух новых диктовок «остался доволен своей работой»^{1050 1051}.