Читать книгу - "Датский король - Владимир Корнев"

— Успокойтесь, милые дамы, стоит ли ссориться из-за Сократа, который давно умер? К тому же нам предстоит серьезное дело: нужно обсудить условия работы, позирования. У вас наверняка есть какие-то пожелания, образные представления — вам ведь нужен ПОРТРЕТ, а не безжизненная фотография…

— Именно на это я и хотела обратить ваше внимание, Вячеслав, — согласно закивала Флейшхауэр, — Портрет должен быть романтическим гимном идеальному браку двух возвышенных натур. Я верю, вы можете создать такой гимн в живописи. Эрих видится мне на картине музыкантом или поэтом, но лучше бы, конечно, живописцем. По моей просьбе он как раз собирается брать уроки академического рисунка. По-моему, так вам даже легче будет работать — представьте себя на его месте, попробуйте вжиться в его внешность — это возможно?

— Раз необходимо, значит, возможно. Художник как истинный артист должен уметь перевоплощаться, — задумчиво произнес Вячеслав Меркурьевич, поглядывая на племянника фрау оценивающим взглядом, точно уже выбирая постановку: «А эта ценительница прекрасного знает, о чем говорит: хочет, чтобы „КД“ передал на холсте свои неуловимые внутренние особенности ее Эриху! Замысел-то еще хитрее, чем я думал!»

Тут опять оживилась Марта:

— Ага! Попробуйте-ка вжиться в моего любезного муженька, для начала напейтесь хорошенько пива, как он это делает почти каждый вечер, потом заведите интрижку с кельнершей из ближайшего кабачка, а после этого, господин художник, изобразите его гением кисти. Ха-ха-ха!

«Что за едкая бабенка! А ее ведь тоже придется рисовать — намучаюсь». Антипатия Звонцова к Марте все усиливалась, а Флейшхауэр опять осадила ее:

— Как вам не стыдно! Что за неуместные кухарочьи шутки?! Все ваши претензии к Эриху оставьте для разговоров наедине! Не хватало еще решать здесь семейные вопросы. У Марты отсутствует чувство юмора, дорогой Вячеслав, но, между прочим, это не мешает ей слушать курс искусствоведения в Лейпцигском университете, и ее я хотела бы видеть на портрете ученой дамой с какими-нибудь атрибутами науки — вы сами подберите — и чтобы можно было с первого взгляда увидеть в ней верную спутницу, единомышленницу увлеченного творчеством супруга.

Слушая тетушку, пышущий здоровьем племянник ухмылялся. Марта тоже не унималась:

— Я обещаю быть примерной моделью. В меня ведь вам тоже предстоит «перевоплотиться». Вы убедитесь, господин Звонцов, что я, как и фрау, действительно просвещенная дама. Я стану читать вам стихи или музицировать — в мастерской не будет клавесина?

Самовластной Флейшхауэр эти реплики вконец надоели:

— Знаете что, милочка, шли бы вы сейчас к себе, иначе мне будет дурно. Эрих потом объяснит вам все, что потребуется для сеансов. Идите же, я сказала!

«Милочка» фыркнула и вышла с гордо поднятой головой и высоко вздымающейся пышной грудью. Это было очень кстати: теперь Вячеслава Меркурьевича ничто не отвлекало и он мог спокойно объяснить свой творческий метод:

— Во-первых, я делаю портрет довольно долго — таков мой принцип, от которого я никогда не отступаю. Во-вторых, супругов придется писать по отдельности — так мне удобнее сосредоточиться, иначе, я чувствую, они будут мешать друг другу. Но прежде всего, как я уже говорил, рисунок. На него уйдет как минимум по три дня с господином Эрихом и, соответственно, с его супругой. Рисую я по отработанной старой системе — это будет анатомический рисунок как у Леонардо, как у Гудона. Первый день уйдет на «построение» углем вашего черепа, Эрих, и всего скелета, второй сеанс полностью займет детальный рисунок мышц (помните «ecorcher»[253]Гудона, мужчину с обнаженными мускулами?), а уже на третьем натура оденется кожей, глаза, так сказать, займут свое место: это очень важно — правильно прорисовать глазницы, заранее их подготовить, — тогда же я набросаю светотени, одену вас художником, вложу в руки кисти и палитру — будет готова основа для живописи. Потом такой же графической «процедуре» придется подвергнуть и вашу жену. Возможно, это будет не совсем приятно, но совсем не страшно, а главное — необходимо для основной работы.

Заказчики не имели ничего против такой схемы. Первый сеанс позирования «художник» назначил на следующий день и работать был намерен прямо в этой комнате — рядом со своей спальней. Неожиданно для Звонцова племянник меценатки оказался моделью усидчивой и послушной, не хуже иного профессионального натурщика. Не обладая одухотворенной внешностью, типичный немец — светловолосый и плотный, даже упитанный, Эрих зато мог застывать на целые часы в той позе, которую выбрал для него портретист, причем сидел затаив дыхание, не проронив ни слова. Казалось, что он совсем не нуждается в отдыхе, и если бы Звонцов сам не уставал и не объявлял перерывы, тот готов был позировать с утра до вечера. За три сеанса Вячеслав Меркурьевич, как и планировал, без затруднений исполнил на высококачественном холсте графический портрет, последовательно — от остова углем до академического изображения в карандаше живописца-мыслителя. Для вящей убедительности он далее нарисовал любимому племяннику Флейшхауэр лоб как у античного философа, то есть значительно больше того, что был в реальности. Родившийся на холсте образ «КД» показался Звонцову убедительным, а неискушенный по части искусства Эрих только и мог вымолвить:

— О-ля-ля! Он даже лучше, чем я в жизни! Тетушке должно понравиться.

Рисовальщик с грустью подумал: «Что толку? Если бы ей было достаточно этого…» Работая над портретом, нет-нет да поглядывал на стоявший тут же пейзаж, и тревога в его душе постепенно перерастала в навязчивый страх приближающейся расплаты за очередной обман: теперь десницынская картина на глазах теряла не только чудесное свечение, но стали пропадать даже отдельные, мелкие детали изображения! Верить в это по-прежнему не хотелось, но отрицать очевидное было бы безумной беспечностью: «Срочно бежать из Германии!» Вечером Звонцов принял решение: выпросить хоть какие-то деньги у Флейшхауэр, пока еще существовал сам предмет торга, и добиться перемены места работы над портретом, чтобы катастрофическое угасание шедевра не заметили еще и Эрих с Мартой. Холст он тут же завесил первым попавшимся покрывалом, хотя и не видел в этом надежной защиты от любопытных глаз.