Читать книгу - "Деникин - Георгий Ипполитов"

Бежали даже из армейских штабов, где вроде бы пули над головами не свистели.

Налицо имелось явное нежелание воевать. Из каждых 100 мобилизованных 2–3 человека расстреливались «за большевистскую агитацию». Однако побеги не прекращались даже в период наибольших военных успехов главкома в августе — сентябре 1919 года.

Падение нравов коснулось и высших военных эшелонов. В частном письме генерал К. К. Мамонтов сокрушался, что начальники ведут разгульный образ жизни, не интересуются судьбами России. Аналогичные мысли звучат и в письме командующего Донской армией генерала В. И. Сидорина генералу К. К. Мамонтову от 11 июня 1919 года.

Небезынтересно то, что к одному из главных пороков начальников он относит «непомерное употребление спиртных напитков». Это при том, что главкому докладывали: сам Сидорин и его начальник штаба Кельчевский «часто пьянствуют».

Не лучше дело обстояло и в Добровольческой армии. В октябре 1919 года командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский в специальном приказе отмечал:

«Опьянение доходит иногда до такого состояния, что воинские чины не отдают себе отчета в своих поступках и открывают стрельбу из револьверов, врываются в кафе с бранными словами, оскорбляют публику, катаются по городу на извозчиках в непристойных позах с пением песен и вообще ведут себя не соответственно своему званию. Пора положить конец этой разнузданности».

Приказ-то Май-Маевский подписал. Только не имел он морального права требовать со своих подчиненных его выполнения. Сам слыл горьким пьяницей. Рассказывали, что когда в конце 1919 года белые оставляли Харьков, пьяного до бесчувствия командующего пришлось нести в вагон на руках.

На общем неблагоприятном фоне усилилась и дифференциация офицеров, которые, по оценке политотдела Южного фронта, разделились на три группы: строевые, мобилизованные и штабные. Но советской разведке была неизвестна еще одна важная деталь.

Среди офицеров ВСЮР все больше стало ощущаться расслоение по значимости вклада в белую борьбу. В связи с этим белогвардейский журналист Г. Раковский образно отмечал, что армия разделилась «на князей, княжат и прочую сволочь». Под князьями подразумевались «быховские узники», под «княжатами» — участники легендарного «Ледяного». «Княжата» считали мобилизованных офицеров подневольниками, которые при большевиках «прятались в подвалах», и не любили их точно так же, как мобилизованные — «первопоходников».

Об этом ОСВАГ регулярно докладывал главкому, но тот эффективных мер для снятия напряжения среди офицеров не принимал. Это было серьезной ошибкой. Неудивительно, что ОСВАГ стал докладывать диктатору об участившихся случаях хулиганства и пьянства среди офицеров. Более того, наметилась негативная тенденция уклонения от службы. Так, в Константинополе офицеры Особой русской армии, по данным французского командования, просто разбежались, чтобы не быть зачисленными в Добровольческую армию.

По данным штаба Южного фронта, Деникин получил от мобилизации по Харьковской, Курской, Воронежской губерниям 20000 человек^[128]. Этого было, конечно, недостаточно. Положение с мобилизацией было катастрофическим.

В начале 1919 года командующий Крымско-Азовской добровольческой армией доложил генералу Деникину: объявленное мероприятие (мобилизация) дало только 7 человек. Количество уклонившихся от призыва в Крыму составило около 75–80 процентов, по Северному Кавказу — 20–30 процентов. ОСВАГ докладывал о том, что население Кубани систематически укрывается от фронта. Призыв проходит вяло и не встречает сочувствия у населения. Частыми стали случаи открытого невыполнения на местах приказов о мобилизации.

Деникин пытался поправить катастрофическое положение дел: дал четкие ориентировки ОСВАГ на организацию идеологической борьбы с дезертирством, создал чрезвычайную комиссию по призыву лиц, уклонившихся от фронта. Но эти меры оказались малоэффективными. Тогда генерал перешел к репрессиям, начало которым положил его приказ № 500 от 18(31) марта 1919 года. За дезертирство предусматривалась смертная казнь.

Но репрессии не дали эффекта.

Зато в Донбассе генерал Шкуро расстреливал не только тех рабочих, кто уклонялся от мобилизаций, но и тех, кто так или иначе высказывался против них.

Мобилизационные акции часто нарывались на быстро меняющуюся обстановку на местах. В Мелитополе генерал Тилло разослал приказ о немедленной явке призванных на сборные пункты. В то время власть от волостных комитетов в некоторых местностях перешла к ревкомам, которые, естественно, не спешили выполнять приказ. Из одного такого ревкома Тилло пришел ответ, в котором крестьяне сообщали, что мобилизованных к генералу они, к сожалению, доставить не могут. Взбешенный генерал послал ругательное письмо, в котором обещал повесить всех членов ревкома и объявил за каждую голову большевика награду по 1000 рублей. Ревком немедленно ответил благодарностью за столь высокую оценку большевистской головы, приписав, что за голову генерала ревком, к сожалению, более 3 рублей 57 копеек дать не может, «включая в эту сумму и цену веревки для почтенного золотопогонника».

Не было у диктатора для проведения мобилизаций сильного административного аппарата на местах. Да и с решительными мерами по обеспечению мобилизаций главком запоздал, в чем его упрекали некоторые командиры и начальники частей ВСЮР. И как итог — в начале 1920 года ни одна мобилизация главкомом ВСЮР не была проведена.

Между разложением войск и тыла ВСЮР имелась тесная диалектическая связь. Деникин далеко не голословно заявил: из-за отсутствия спаянности тыл производит тягостное впечатление. Более всего его волновало то, что местнические интересы шли вразрыв с решением «единственного вопроса о России».

Если говорить об экономике на территориях, подконтрольных ВСЮР, то она была в полном упадке. Упала производительность труда. Особенно губительными для фронта стали перебои со снабжением углем. А к 1 октября 1919 года добыча угля упала на 80 процентов. Бедственное положение сложилось с паровозным парком. В Керчи из 59 паровозов исправны только 15.

В расстройстве и кредитно-финансовые отношения. Война требовала все больших затрат. К концу 1918 — началу 1919 года армия ежедневно требовала 15 тысяч пудов зерна, от 450 до 500 голов крупного рогатого скота, 15 тысяч пудов зернофуража, столько же сена. Но в сентябре 1919 года месячная потребность армии составляла уже 630 пудов зерна плюс к этому для гражданского населения — 1 млн пудов. Кризис, как видно, жестокий.

Но главком ВСЮР не смог исправить кризисное состояние экономики, использовать нормальные механизмы, присущие рыночной экономике, которая имела место на белом юге России до 1917 года. Перманентная нехватка наличности при баснословно увеличивающихся затратах на армию компенсировалась в основном за счет введения в оборот все большего количества вновь напечатанных денежных знаков. К марту 1920 года Доном и Добровольческой армией было пущено в оборот, по данным Деникина, около 30 млрд рублей. А это стимулировало инфляцию.