Читать книгу - "Мемуары госпожи Ремюза - Клара Ремюза"

Мы дали друг другу слово, Ремюза и я, держать в секрете от госпожи Бонапарт первую половину этого разговора, который мог бы снова возбудить в ней подозрения до такой степени, что она способна была совершить несколько неправильных поступков. Но прежде всего нам казалось бесполезным внушать ей недоверие к Талейрану, который в то время совсем не желал вредить ей, но, может быть, и стал бы это делать, если бы у нее, в раздражении против него, вырвались какие-нибудь неосторожные слова. Я решила выжидать, не стараясь предугадать будущее, и давала советы, которые приходилось давать, руководствуясь при этом осторожностью и чувством достоинства. Это было необходимо по отношению к той, на кого смотрели сотни глаз, которую слушали сотни ушей, для того чтобы повторять все, что она говорила. Именно в это время император сказал Талейрану, что его жене дают хорошие советы.

Незадолго до отъезда в Байонну произошло еще одно объяснение, которое рисует противоположные настроения, увлекавшие императора, при всей его силе и властном характере. Однажды утром Талейран, при выходе из кабинета императора, встретил Ремюза и, направляясь к своей карете, сказал ему: «Мне кажется, что вашей жене придется раньше, чем она думает, пережить то горе, которого она боится. Я вижу, что император снова волнуется из-за вопроса о разводе; он говорил мне о нем как о деле почти решенном, и нам всем следует считать это высказанным и не демонстрировать бесполезного противодействия». Муж мой передал мне эти слова, которые меня очень взволновали.

Вечером при дворе было собрание. Я только что лишилась матери^[167] и не показывалась в обществе. Ремюза возвратился во дворец, чтобы наблюдать за спектаклем, который давался в дворцовом театре. Апартаменты были полны народа. Принцы, посланники, придворные – все долго ждали. Наконец было дано распоряжение начать спектакль, не дожидаясь их величеств, которые не будут присутствовать, потому что, как говорили, император был немного нездоров. Собрание было невеселое, и каждый поспешил удалиться пораньше. Талейран и Ремюза перед уходом зашли во внутренние апартаменты дворца и узнали, что император с восьми часов лег в постель со своей женой, запер комнату и запретил входить в нее до следующего дня.

Талейран ушел с легким выражением неудовольствия. «Это черт знает что за человек! – сказал он. – Он вечно отдается своему первому побуждению и сам никогда не знает, что будет делать. Э, пора ему быть решительней и не делать нас игрушкой в своих руках, мы, право, не знаем, как себя держать с ним!»

Императрица на другой день приняла моего мужа и рассказала ему следующее. В шесть часов она явилась к Бонапарту, чтобы вместе с ним обедать; он был печален, молчалив и в течение всего обеда не проронил ни одного слова; после обеда она ушла от него, чтобы заняться своим туалетом, и затем стала ожидать того времени, когда нужно было отправиться в собрание, но за ней пришли и сказали, что император почувствовал себя нездоровым. Она явилась к нему и убедилась, что он действительно страдал сильными болями в желудке и был в возбужденном, нервном состоянии. Увидев ее, он не мог сдержать слез, и, привлекая ее на свою постель, куда бросился, не обращая внимания на ее изящный костюм, стал сжимать ее в своих объятиях, повторяя: «Бедная моя Жозефина, я не могу расстаться с тобой!» Она прибавила, что такое состояние внушило ей больше жалости, чем волнения, и она беспрестанно повторяла ему: «Ваше величество, успокойтесь, решите, чего вы желаете, и прекратим подобные сцены». Но эти слова еще ухудшили состояние Бонапарта, и это состояние было настолько тяжелым, что она уговорила его не показываться в обществе и лечь в постель. Наконец он согласился на это, но лишь при условии, что она ляжет вместе с ним, и ей пришлось сейчас же снять свой туалет и улечься рядом. Он заливался слезами и повторял: «Они опутывают меня, они мучают меня, они делают меня несчастным!» Ночью ласки сменились беспокойным сном. Впоследствии император взял себя в руки и не проявлял больше подобных волнений.

Таким образом, императрица переходила от страха к надежде; она не доверяла этим патетическим сценам, считая, что Бонапарт слишком быстро переходит от нежных сцен к ссорам из-за любовных интриг, в которых ее подозревал, или к другим жалобам, что он хочет измучить ее, сделать больной, может быть, даже еще хуже того; я уже говорила, что она была в состоянии вообразить себе все что угодно. Справедливо то, что «из расчета или благодаря своим собственным переживаниям», он расстраивал ее всевозможными способами и она дошла до того, что и в самом деле начала плохо себя чувствовать.

Что же касается Фуше, то он начал громко говорить о разводе императрицы – мне, всем окружающим, и повторял, что его могут сместить, но не могут запретить ему советовать то, что полезно. Талейран слушал его с презрительным и насмешливым молчанием и допускал, чтобы в обществе думали, что сам он против развода. Бонапарт видел все это, но не порицал поведения ни того, ни другого, ни кого бы то ни было^[168]. Наш двор старался молчать еще больше, чем обыкновенно, так как ничто не указывало, на сторону которого из этих важных лиц надо было встать. Среди этого волнения разразились трагические события в Испании, и развод был, по-видимому, оставлен совершенно в стороне.