Читать книгу - "Драма династии Стюартов - Людмила Ивонина"

Пороховой заговор вызвал в Англии целую волну антикатолических эмоций. Но вот какую речь произнес король по итогам его раскрытия: «Гнев Божий карает преступления, однако невинное заблуждение вправе уповать на милость Неба. А потому не может быть ничего более отвратительного, чем жестокосердие пуритан, призывающих вечные муки на головы даже самых безобидных приверженцев папизма. Что до меня, то этот заговор при всей своей гнусности и жестокости нисколько не изменит образ моего правления. Одной рукой я намерен карать вину, а другой — защищать и поддерживать невинность». Он уже успокоился и опять искал средний путь.

Яков не мог не санкционировать жесткие меры контроля за поведением английских католиков. Весной 1606 года парламент принял Акт о рекузантах-папистах, который требовал от любого подданного принять Присягу верности, отрицающую власть папы над королем. В ответ на две буллы папы Павла V, в которых эта присяга была осуждена, и в ходе дискуссии с кардиналом Беллармино — иезуитом, богословом, гуманистом и великим инквизитором Католической церкви, главным обвинителем на процессе Джордано Бруно и в недалеком будущем руководителем первого процесса над Галилеем в 1613–1616 годах — английский король опубликовал, тоже анонимно, «Апологию Присяги на верность». В ней он доказывал справедливость своей религиозной политики. Беллармино отреагировал на «Апологию» только в 1608 году. Реакция была непримиримой — ни один католик не должен клясться в том, что папа не имеет права освобождать от верности государям. В ответ в 1609 году Яков переиздал «Апологию», на этот раз под своим именем, вместе с «Предупреждением ко всем наиболее могущественным монархам», в котором предостерегал братьев-суверенов об опасности признания претензий папства.

Одновременно Яков занял примирительную позицию в отношении криптокатоликов, которые приняли Присягу, оставшись католиками в частной жизни, и позволил им бывать при дворе. Полагая, что он может нуждаться в их поддержке в Англии, король, в частности, заверил видного сторонника старой религии графа Нортумберленда, что он не будет преследовать «любого, кто будет вести себя тихо и выражать внешнее послушание закону».^[46]

В литературе Яков I нередко предстает как предшественник экуменического движения XX века.^[47] Например, в объемистой работе американского исследователя У. Паттерсона под характерным названием «Король Яков VI и I и воссоединение христианства» показано, как король пытался достичь религиозного примирения между христианами различных направлений — англиканами, лютеранами, кальвинистами, католиками и православными. В этом он видел ключ к стабильному и мирному христианству в век конфессиональных распрей. Яков обращался с мирными предложениями к монархам и Римским Папам. Англия установила близкие отношения с французскими и голландскими протестантами и руководителями православной церкви. Однако проповедуемый Яковом I способ решения конфессиональных проблем накануне Тридцатилетней войны (1618–1648) был нереалистичным. Французский король Генрих IV назовет (или будет лучше сказать «обзовет») «шотландского Соломона» «самым ученым дураком христианского мира». По другим источникам, эта любопытная оценка принадлежала герцогу Сюлли. Она вряд ли справедлива, если не указывает на то, что лавирование и миролюбие тоже нельзя возводить в абсолют. Но что можно было ожидать от человека, взрослевшего в состоянии постоянного напряжения и страха, среди смут и заговоров, человека, который боялся даже простой грозы!

После разоблачения Порохового заговора Лондон посетил с секретной миссией чрезвычайный посланник Филиппа III Балтазар Суньига. Послу испанского короля были даны инструкции уговорить Якова I быть терпимым к католикам. Отчасти Суньиге удалось достичь цели, но хитрый Яков сумел извлечь из этого дела финансовую выгоду: криптокатоликам предстояло выплатить определенную сумму, дабы их не подвергали преследованиям.^[48]

Яков всегда подчеркивал свою роль миротворца и примирителя. Внутри королевства и за его пределами он считался наследником Елизаветы, причем не только ее престола, но также политики и идеологии, представителем протестантской монархии, лидером протестантской Европы. Но, выступая за дружбу с другими протестантскими государями, в глубине души он испытывал сильный страх перед Испанией и Габсбургами и старался не обострять с ними отношений.