Читать книгу - "Война и люди - Василий Песков"

– Приезд Жукова на фронт был всегда тайной? Н.X. Обязательно. После Московской битвы немцы уже хорошо знали цену Жукову. Появление его в войсках означало подготовку серьезного наступления. Георгий Константинович прибывал на фронт не под своей фамилией. Знаки различия были спрятаны под шинелью или плащом. Но к концу войны он выезжал в войска уже в маршальских погонах. Его узнавали в лицо даже солдаты. И это воодушевляло.

– Вы Жукова охраняли. А сам он имел какое-нибудь оружие? На дорогах ведь были и диверсанты, да и фронт рядом. Н.X. В начале войны был у него пистолет. Но весной в 42-м по пути на Калугу в леске спустило у нас колесо. Вылезли из машины подождать, пока Саша запаску поставит. Георгий Константинович говорит: «Давай постреляем…» Дает пять патронов. Себе тоже пять зарядил. Повесили на березе обломок фанеры, отмерили тридцать шагов. Стреляли по очереди. Оба попали. Но мое попадание было более кучным. Георгий Константинович улыбнулся и отдал мне свой пистолет. С тех пор в руках у него, кроме охотничьей двустволки, никакого оружия я не видел.

– Известна фраза Жукова: «А я, если дело того требовало, пахал животом землю у самой передовой». Вы-то, наверное, знаете, как это было? Н.X. Знаю, конечно. Во всех случаях я сопровождал маршала. Это было обычно перед каким-нибудь большим наступлением — Георгию Константиновичу важно было самому оценить местность, представить возможное развитие боя…

– Риск был серьезным?

Н.X. Без нужды Жуков не рисковал. В его характере не было ничего показного. Был он человеком храбрым и мужественным. Во имя дела и себя не жалел, и с других спрашивал. Но на войне без риска нельзя. Был случай, когда мне лично небо показалось с овчинку. В боях на Курской дуге прежде, чем отдать приказ Ставки о наступлении Брянскому фронту, Жуков приехал к месту намеченного удара. Было это 11 июля 43-го года. Машину оставили в леске, примерно в километре от передовой. Далее он пошел пешком с командующим фронтом М.М. Поповым. Уже у самой передовой сказал: «Теперь вы останьтесь, а я один…» Надо было ему убедиться, что местность для рывка танков выбрана без ошибки. Пополз. Я за ним. У нейтральной полосы Жуков внимательно осмотрел лощины и взгорки. А когда возвращались, как видно, были замечены немцами. Мины! Одна — впереди, другая — сзади. «Третья будет наша, прижимайся к земле!» При этих словах я рванулся и накрыл, как мне предписано было службой, маршала своим телом. Мина разорвалась в четырех метрах, к счастью, на взгорке — осколки верхом пошли.

Но взрывом нас сильно тряхнуло. Георгий Константинович потерял слух. Осмотревший его в Москве профессор сказал, что надо лечь в госпиталь. «Какой госпиталь – столько забот!» Пришлось врачу-специалисту приехать на фронт. Тут и лечились месяца два.

– Война одинаково тяжела была и солдату и маршалу. По вашим наблюдениям, в какие дни Жукову пришлось пережить наибольшее напряжение? Н.X. Во время боев под Москвой. Спал он в сутки два-три часа. Когда немца отбросили и когда громадное напряжение спало, Жуков попросил часов десять его не будить. И вдруг серьезный звонок. Старший адъютант Медведев растерянно докладывает в телефон, что не смог Жукова добудиться. Часа через три спешно из штаба пришел генерал Соколовский. Говорит: опять звонит Сталин… Сам пришел к Жукову, но тоже вынужден был доложить: «Не можем разбудить…» Сталин будто бы сказал: «И не будите, пусть отоспится».

– Вам приходилось выполнять поручения маршала. Какие?

Н.X. Да разве можно все перечислить! Ну, например, заехать в Москву к раненому Рокоссовскому, передать ему дружескую записку Жукова…

Или еще поручение. После победы под Сталинградом у всех на душе отлегло, все чувствовали: наступает на нашей улице праздник. Это чувство испытывал и Жуков, оно, как я понимаю, искало какой-то выход. Он попросил: «Что-то мне захотелось научиться играть на баяне. Подыскал бы ты мне учителя». Среди раненых я нашел паренька-баяниста. Играл хорошо. А учитель из парня не вышел. Робел перед маршалом. Нашел я неробкого — Ивана Усанова. Он за год, урывками, научил Георгия Константиновича игре на баяне… Вот любимые песни Жукова: «Коробейники», «Славное море, священный Байкал», «Темная ночь», «Соловьи».

В 1945 году в Берлин приехала Лидия Андреевна Русланова. После большого ее концерта встретились возле стола. Георгий Константинович попросил баян. Русланова пела, а Жуков аккомпанировал. «Для маршала совсем не плохо», – сказала Русланова.

– На войне было всякое: победы и неудачи. Как проявлялся характер Жукова в разные дни войны? Н.X. Никто никогда не видел его подавленным. Бывал он усталым, озабоченным. Подавленным — никогда! Чем острее, опаснее была ситуация, тем собранней, энергичней Жуков. А особую его радость мы наблюдали дважды. В 41-м году он радостным ехал в Москву из-под Ельни. Тяжелое время. Но основания для радости были. Одержана первая заметная победа над немцами. Для Жукова эта победа означала еще очевидность его правоты в возникшем возражении со стороны Сталина по вопросу контрудара на Ельнинском плацдарме. Мы в то время об этом разговоре, конечно, не знали. Но поздней стало понятно, сколь принципиально важна была для него победа в Ельцинской операции… А в мае 45-го года, в День Победы, я видел, как Жуков в кругу друзей пустился в пляс. Это был выход радости, всех тогда охватившей.

– Часто приходится слышать о суровости Жукова. Ваши наблюдения на этот счет.

Н.X. Во-первых, надо помнить: само время войны было очень суровым. Громадная ответственность лежала тогда на каждом человеке. Суровая требовательность порядка, дисциплины, точности исполнения была нормой, иначе бы мы не победили.

Жуков был человеком требовательным. Но никаких поблажек он не делал в первую очередь для себя. Это давало ему моральное право с такой же мерой подходить и к другим. На Синявинских высотах в дни смертельной опасности для Ленинграда при мне Жукову докладывал командир одной дивизии. Доклад был беспомощным, чувствовалось: командир не знает как следует обстановки, растерян. Жуков обратился к начальнику штаба: «Доложите вы». И услышал толковую, ясную оценку сложившейся обстановки. Жуков сказал тогда полковнику: «Вам рано еще командовать дивизией». И начальнику штаба: «А вы немедленно принимайте командование». Крутая мера? Да. Но она была оправдана, необходима — судьба Ленинграда в те дни висела на волоске.

Требовательность Жукова не различала чинов. Летом 44-го года во время подготовки к Белорусской операции в большом секрете проходило сосредоточение войск. Было запрещено всякое передвижение днем. Командующему авиационным объединением С.И. Руденко было приказано не допускать немецкие самолеты-разведчики в обусловленные районы. И вдруг наша машина на одной из дорог натыкается на колонну идущих войск. И в этот же день Жуков увидел в небе вражеский высотный разведчик. При всех и очень строго выговорил он тогда Сергею Игнатьевичу Руденко – допущенные оплошности ставили под удар успех операции. Но когда операция началась и Руденко проявил инициативу, приведшую к крупному успеху, Жуков тут же, опять при всех, вручил ему золотые часы и тепло поблагодарил.