Читать книгу - "Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург"

Чтобы облегчить французское участие в Кильских торжествах, русское правительство согласилось на следующий маневр: русская и французская эскадры встретились в датских водах и вместе прибыли в Киль. Торжества прошли благополучно. Германия, со своей стороны, любезно приняла гостей и даже убрала подальше с их глаз свои военные суда «Вейссенбург» и «Верт», напоминавшие о французских поражениях 1870 г.

Германское правительство в то время было настолько уверено в невозможности союза самодержавной России с республиканской Францией, что германский посол в Париже, граф Мюнстер, писал по поводу выступлений Рибо в палате: «Все равно, говорят ли «согласие» или «союз»: это все еще незаконное сожительство, лишенное формальной санкции императора. Большинство французов удовлетворяются выражением «союз» и русско-французской комедией при въезде в Кильскую гавань». Это писал германский посол в Париже через три года после подписания франко-русского союза: хорошо в то время хранились дипломатические тайны!

Но когда приезд генерала М. И. Драгомирова на французские осенние маневры совпал с пребыванием в Париже князя Лобанова-Ростовского и это явилось поводом для новых манифестаций в честь франко-русской дружбы, в Германии забеспокоились. Граф Эйленбург, принимая в своем имении возвращавшегося из Парижа князя Лобанова-Ростовского, всячески сетовал на дружбу России с «республиканцами». Русский министр в ответ говорил о миролюбивом настроении Франции и высказал мнение, что России следует поддерживать нынешнее умеренное правительство, раз восстановление монархии все равно невозможно. Этот разговор происходил в начале октября, а уже в конце того же месяца кабинет Рибо был свергнут, и к власти пришло радикальное министерство Леона Буржуа.

Из других фактов внешней политики в первый год царствования государя заслуживает внимания приезд болгарской делегации. Россия не имела с Болгарией дипломатических сношений и не признавала ее правительство законным. Со времени свержения Стамбулова болгары всячески старались снова завязать сношения с Россией. Летом 1895 г. в Санкт-Петербург приехала болгарская делегация с митрополитом Климентом во главе, встретившая у государя милостивый прием. Правда, тут же было объявлено, что прием этот оказывается болгарскому народу, в чувствах которого Россия никогда не сомневалась, а не «группе людей, именующей себя болгарским правительством». Тем не менее лед был пробит: признание состоялось в следующем году.

Во внутренней жизни России крупных новых фактов не было. Продолжались начинания прошлого царствования. С января 1895 г. вступили в силу: новый железнодорожный тариф – исключительно дешевый для едущих на дальние расстояния – и русско-германский торговый договор. Начал проводиться, сперва только в четырех губерниях, закон о винной монополии. Усиленно продолжалась постройка Великого сибирского пути; вообще 1895 г. был снова рекордным в железнодорожном строительстве.^[15]

Наметились, однако, и некоторые новые черты. Государь проявил интерес к женскому образованию; на докладе тульского губернатора о желательности более широкого привлечения девочек в народные школы он поставил пометку: «Совершенно согласен с этим. Вопрос этот чрезвычайной важности». Было утверждено положение о женском Медицинском институте (в начале царствования императора Александра III женские медицинские курсы были закрыты за царивший на них революционный дух). Кредиты на церковно-приходские школы были значительно увеличены (почти вдвое).

Весною в Санкт-Петербурге, в Соляном городке, состоялась Первая Всероссийская выставка печатного дела, в которой приняли участие все периодические издания и все книгоиздательства.

В литературе этот год ознаменовался первыми выступлениями московских «декадентов» с Валерием Брюсовым во главе, жестоко осмеянных всей печатью. В толстых журналах разгоралась полемика между народниками и марксистами относительно значения капитализма для России. 21 февраля умер Н. С. Лесков, и радикальный «Мир Божий» по этому поводу написал: «Мы считаем за лучшее не высказывать своего мнения, следуя правилу: о мертвых или хорошо, или ничего». Но даже и «Русская мысль», в которой Н. С. Лесков сотрудничал, только решилась написать, что «для всесторонней и беспристрастной оценки не наступило еще благоприятного времени». Такова была в те дни сила интеллигентского остракизма!

В экономической области, где государь оставил распоряжаться С. Ю. Витте, были сделаны первые шаги для проведения валютной реформы. Были разрешены сделки на золото по курсу дня, иными словами, было официально признано расхождение между кредитным и золотым рублем (монету в 10 рублей разрешалось продавать за 15). Опубликован был закон о производстве Первой Всенародной переписи (на 1 января 1897 г.).

Истолковывая русскую внутреннюю политику для иностранного общественного мнения, А. А. Башмаков писал во влиятельном французском журнале:^[16]

«Строй этот содержит идеал… Этот идеал, несмотря на многие противоречия и бесчисленные недочеты, – это представление о сильном неограниченном Царе, справедливом как Бог, доступном каждому, не принадлежащем ни к какой партии, обуздывающем аппетиты сильных, высшем источнике власти, который судит, карает и исцеляет социальную несправедливость.

Люди наиболее преданные благу страны сейчас проникнуты величайшим скептицизмом в отношении этих спасительных лекарств, этих всемирных панацей, которыми во всех странах полагают исцелить все недуги и покончить со всеми затруднениями. В сущности, весьма мало интересуются вопросом о парламентаризме и в особенности не доверяют красивым словам».

Эти слова, конечно, характеризуют умонастроение власти, а не большинства общества. Но и в некоторых слоях интеллигенции стало замечаться известное смягчение вражды. «Русская мысль» сочла нужным следующими словами отметить годовщину восшествия государя на престол: «Император Николай II отметил первый год своего царствования особенною заботой о нуждах просвещения. В этот же год Высочайшее повеление вновь создало у нас и высшее женское образование. Каждый монарх, в особенности у нас, вносит в управление нечто новое, соответствующее духу самого государя, и русское общество исполняется надеждой, что царствование императора Николая II будет животворить нашу школу и нашу общественную самодеятельность».

В Британской энциклопедии^[17] сэр Д. Маккензи-Уоллес, автор известной книги о России, так характеризует первые шаги царствования императора: «Бесшумно совершилась большая перемена в способах проведения законов и министерских циркуляров. Походя на своего отца во многих чертах характера, молодой царь имел более мягкие, гуманные наклонности и был в меньшей степени доктринером. Сочувствуя стремлениям своего отца – созданию из святой Руси однородной империи, – он не одобрял основывавшихся на этом репрессивных мер против евреев, сектантов и раскольников, и он дал понять без формального приказания, что применявшиеся дотоле суровые меры не встретят его одобрения».