Читать книгу - "Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941-1945. Проблемы истории, историографии и источниковедения - Евгений Кринко"

Новые исследования позволяют проследить сам порядок проведения депортации, выяснить общее количество выселенных граждан. Большинство современных исследователей расценивают депортации как антигуманные и беззаконные акции, как «произвол сталинского тоталитарного режима». Отдельные авторы говорят о геноциде в отношении репрессированных народов¹⁷⁹. В то же время причины депортаций получили разное объяснение в историографии. Формальным поводом для них послужили стандартные обвинения в «предательском» поведении отдельных народов, оказавших массовую поддержку захватчикам в период оккупации региона, создававших бандформирования, нападавшие на советские войска. Однако значительная часть исследователей отвергает данные обвинения и объясняет депортации тремя основными причинами: 1) необходимостью расширения территории Грузии «за счет исконных земель северокавказских народов»; 2) стремлением ряда руководителей региона переложить ответственность за провал партизанского движения на отдельные народы; 3) потребностью Сибири, Средней Азии и Казахстана в дешевой рабочей силе¹⁸⁰.

Версию о том, что депортация северокавказских народов имела своей целью «очистить» один из лучших по природно-климатическим условиям регионов для Грузии, из исследователей первым, вероятно, высказал Х.-М. Ибрагимбейли¹⁸¹. Впоследствии она нашла широкое отражение и в работах других авторов¹⁸². В качестве одного из аргументов ими приводится почвенная карта Северного Кавказа, изданная в 1942 г. Академией наук СССР, где административный центр Карачая город Микоян-Шахар (ныне – Карачаевск) уже получил грузинское название Клухори, которое он носил в 1943–1957 гг.¹⁸³ Авторы одной из обобщающих работ по истории карачаевцев и балкарцев, соединяя первые две версии, указывают на то, что в насильственном выселении были заинтересованы сразу несколько группировок – «грузинская» (во главе с «национал-державниками в Кремле»), «ставропольская» (Суслов и его «полководцы») и «кабардинская» («кабардинский национал-большевик Кумехов» – руководитель партийной организации Кабардино-Балкарии в годы войны)¹⁸⁴.

Возражая им, другие историки отмечают, что территории выселенных народов передавались не только Грузии, а депортации подвергались и народы, вовсе не граничившие с Грузией. Кроме того, политику на Северном Кавказе «определял далеко не один М.А. Суслов»¹⁸⁵. К.-М.И. Алиев указывает на то, что в случае использования первой версии, даже подкрепленной документальным материалом, причины подменяются следствиями. Вопрос об изменении административных границ решался уже после депортации народов, да и передана была Грузии только небольшая часть территории Карачая. Между тем «Сталину ничего не мешало отдать Грузии если не всю область, то хотя бы ее большую часть»¹⁸⁶.

Значительная часть авторов видит корни депортации в самой природе советского тоталитарного режима¹⁸⁷. По мнению В.А. Тишкова, цель этнических депортаций трудно объяснить какими-либо мотивами, «кроме как безумными геополитическими фантазиями «вождя народов» или его маниакальной подозрительностью». В то же время он указывает на «соображения по использованию рабской силы для осуществления индустриальных проектов».

В.А. Тишков также предполагает стремление властей «упростить этническую мозаику населения страны, которая как бы не укладывалась в схему формирования «социалистических наций» на основе национальных государственных образований»¹⁸⁸. Однако само перемещение огромного количества людей на восток страны требовало немалых затрат, что снижало экономическую эффективность подобных мероприятий.

Отдельные авторы связывают депортацию мусульман с внешнеполитическим фактором – угрозой создания из них антисоветского исламского блока под эгидой Турции¹⁸⁹. Наиболее полно версию об обусловленности депортации части северокавказских народов, прежде всего балкарцев, внешнеполитическими факторами – подготовкой театра военных действий на юге СССР – представил в своей докторской диссертации Х.-М.А. Сабанчиев¹⁹⁰.

Исследователи приводят сведения, подтверждающие, что на Северном Кавказе в годы войны имели место массовые антисоветские выступления и широкое распространение бандитизма. А.М. Гонов связал депортацию части народов Северного Кавказа с общей обстановкой в регионе, приведя факты дезертирства, действий немецких агентов и местных банд. Он назвал депортацию северо-кавказских народов «насильственным (вынужденным) переселением»¹⁹¹. Данным вопросам посвящены специальные разделы в совместной книге Ю.Ю. Клычникова и С.И. Линца, акцентировавшим внимание на «криминогенном и политическом противостоянии части населения Северного Кавказа государственным властям и порядкам Российской империи, Советского Союза, Российской Федерации с XVIII до рубежа XXI в.»¹⁹².

Тема бандитизма на Северном Кавказе в годы войны получила развитие и в работах других авторов. Особенно активно данную позицию отстаивает в последние годы И.В. Пыхалов, прямо оправдывающий сталинские репрессии против народов СССР их массовым, по его мнению, переходом на сторону противника, уклонением от воинской службы в РККА, дезертирством и бандитизмом. В частности, он полагает, что в рядах Красной армии погибло и пропало без вести 2,3 тыс. чел. из служивших в ней 10 тыс. чеченцев и ингушей, в то время как оба народа должны были выставить примерно 80 тыс. военнослужащих¹⁹³. В результате он оценивает сталинские депортации как не только «справедливое», но и «гуманное» в условиях военного времени «возмездие». Однако эти выводы основываются на данных всего нескольких архивных фондов, используемых весьма избирательно, а сам поиск «народов-предателей» представляется некорректным и ненаучным. Во-первых, подобные оценки вообще неуместны по отношению к целым этническим общностям. Во-вторых, среди всех народов СССР были и те, кто участвовал в защите Родины, и те, кто пошел на сотрудничество с противником в столь непростой период истории страны.

Полемика по рассматриваемому вопросу вышла далеко за рамки научной дискуссии. Своих оппонентов И.В. Пыхалов называет «защитниками гитлеровских прислужников»¹⁹⁴. В свою очередь, те обвиняют его в разжигании межнациональной розни и продолжении кампании «травли» репрессированных народов. Одна из его статей решением Магасского районного суда Республики Ингушетии от 19 ноября 2009 г. была включена в Федеральный список экстремистских материалов¹⁹⁵.

Другие авторы стремятся придерживаться более взвешенного подхода к проблеме. Так, по мнению П.М. Поляна, «несмотря на размах повстанческого движения, статистика ликвидации антисоветских банд на территории Чечено-Ингушетии в 1941–1943 гг. не дает оснований для утверждений о почти поголовном участии чеченцев и ингушей в подобных формированиях»¹⁹⁶.

В свою очередь, ряд северокавказских историков утверждают, что документы НКВД СССР, содержащие сведения о бандитизме на Северном Кавказе, были прямо фальсифицированы¹⁹⁷. Однако эти выводы также нуждаются в соответствующем источниковедческом анализе, а не простом отрицании указанных документов как вида исторических источников.

О необходимости строгой источниковедческой критики при использовании документов военного времени свидетельствует и дискуссия вокруг событий в высокогорном ауле Хайбах. По утверждению некоторых авторов, будучи не в состоянии обеспечить выселение его жителей в феврале 1944 г., отряд внутренних войск НКВД СССР под командованием комиссара госбезопасности 3-го ранга М.М. Гвишиани сжег от 200 до 700 чел. в колхозной конюшне. В подтверждение этого приводится без ссылок на источник «совершенно секретное письмо» М.М. Гвишиани Л.П. Берии: «Только для ваших глаз. Ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции «Горы» вынужден был ликвидировать более 700 жителей в местечке Хайбах. Полковник Гвишиани»¹⁹⁸.