Читать книгу - "1905 год. Прелюдия катастрофы - Алексей Щербаков"

Именно с начала 80–х годов любой лоботряс, которого выгнали из университета или гимназии, намекал, что вышибли его «за политику».

Время от времени эта среда снова давала выплеск. Самым ярким примером является дело «Террористической фракции Народной воли». Оно известно прежде всего благодаря тому, что одним из организаторов «фракции» был старший брат будущего «вождя мирового пролетариата» Александр Ульянов.

Самое интересное, что студент третьего курса факультета естественных наук Петербургского университета Александр Ульянов к народникам не принадлежал. Он не являлся даже сторонником «теории малых дел». Скорее, он относился к появившейся еще в конце семидесятых категории молодых людей, которые полагали, что каждый должен честно делать свое дело на своем месте. Ульянов хотел быть ученым — естественником[20]— хотя, как тогда было принято, осуждал «деспотизм» и все такое прочее. Но это было обычной вещью, вроде того, как в семидесятые годы XX века рассказывать в курилке анекдоты про Брежнева. Правда, Ульянов добросовестно штудировал Карла Маркса — однако в восьмидесятые годы это был не путь к революции, а, скорее, путь от нее. Тем более, народники данного автора люто не любили.

Но все изменила в общем‑то дурацкая история, так называемая «добролюбовская демонстрация», очень похожая на недавние «марши несогласных». 17 ноября 1886 года около полутора тысяч студентов подошли к Волкову кладбищу. Поводом было 25–летие смерти критика и публициста Н. А. Добролюбова, еще одной культовой фигуры народников. Среди студентов был и Александр Ульянов. Полиция блокировала подходы, потому как все понимали, что говорить станут совсем не о литературе.

Демонстранты были настроены агрессивно, и полиция решила не обострять ситуацию. Группе студентов разрешили пройти к могиле и возложить венок. Но собравшимся такой исход событий показался скучным. Слегка помитинговав, они с песнями двинулись к Казанскому собору — то есть через половину города (Волковское кладбище тогда было глухой окраиной).

Далеко студенты не ушли. На Лиговке дорогу перегородили казаки, которые окружили толпу. В те времена у полиции не было транспорта, в который можно «упаковать» большое количество задержанных, так что «фильтрацию» начали на месте. А тут еще пошел дождь. В общем, было неприятно. В итоге около 40 человек выслали из столицы.

На следующий день в университете появилась выполненная на гектографе листовка:

«У нас на памяти немало других таких же фактов, где правительство ясно показывало свою враждебность самым общекультурным стремлениям общества… Грубой силе, на которую опирается правительство, мы противопоставим тоже силу, но силу организованную и объединенную сознанием своей духовной солидарности».

После этого случая что‑то в мозгу Александра Ульянова перемкнуло. В самом конце 1886 года по инициативе студентов Петра Шевырева и Ореста Говорухина начинает складываться ядро «Террористической фракции партии "Народная воля"» — и Ульянов к ней присоединяется. То есть для того чтобы перейти от аполитичности к крайним революционным взглядам, ему хватило двух месяцев. Так тоже бывает.

Неизвестно, чем эта террористическая затея кончилась бы без него. Попыток реанимировать «Народную волю» было много, но обычно всё завершалось, не начавшись. Но, видимо, выдающиеся организаторские способности являлись в семье Ульяновых фамильной чертой, так что Александр быстро выбился в лидеры. Интересно, что среди людей, причастных к организации, был будущий диктатор Польши Юзеф Пилсудский, а его старший брат Бронислав играл очень активную роль.

Именно Ульянов написал программу — в которой, кстати, очень хорошо заметно, что автор читал Маркса (программа приводится в Приложении). О терроре же сказано так:

«Признавая главное значение террора как средства вынуждения у правительства уступок[21]путем систематической его дезорганизации, мы нисколько не умаляем и других его полезных сторон. Он поднимает революционный дух народа; дает непрерывное доказательство возможности борьбы, подрывая обаяние правительственной силы; он действует сильно пропагандистским образом на массы. Поэтому мы считаем полезной не только террористическую борьбу с центральным правительством, но и местные террористические протесты против административного гнета.»

Кроме того, именно Ульянов изготовил нитроглицерин для бомб — благо естественник (то есть и химик тоже.

Зря Александр Ульянов связался с народниками. Конспирация у них была просто аховая. Вот как охранное отделение вышло на новую группу. Из обзора деятельности департамента полиции с 1 марта 1881 по 20 октября 1894 года:

«В конце января 1887 года в Департаменте Полиции была получена агентурным путем копия письма из Петербурга от неизвестного лица в Харьков студенту Университета Ивану Никитину. В этом письме автор сообщал свой взгляд на значение террора в революционной деятельности и выражался настолько решительно, что установление его личности стало особым делом. С этой целью от студента Никитина было потребовано объяснение об авторе письма, и Никитин назвал студента С. Петербургского университета Пахомия Андреюшкина. По получении этих сведений в конце февраля за Андреюшкиным, уже ранее замеченным в сношениях с политически неблагонадежными лицами, было установлено непрерывное наблюдение».

Ну, а дальнейшее уже было делом техники. Теракт собирались совершить 1 марта 1887 года на Невском проспекте, когда Александр III поедет в Петропавловскую крепость на панихиду по отцу. Там троих бомбистов — В. Осипанова, П. Андреюшкина и В. Генералова — уже ждали и тут же повязали. Разумеется, выйти на остальных оказалось нетрудно. В результате были повешены непосредственные исполнители, а также Александр Ульянов и Петр Шевырев. Остальные поехали на каторгу.

А субкультура осталась. Бороться с ней продолжали без ума. На бездарность полиции жаловался даже товарищ (заместитель) обер — прокурора Сената Н. А. Хвостов, которого уж точно нельзя назвать либералом: «Аресты делаются зря, забирает, кто хочет. Если бы кто захотел нарочно избрать такой способ действий, который может создать и для будущего запас горючего материала, то лучше трудно придумать».