Читать книгу - "Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели"

носил серый костюм, двое других – темно-синие. У того, чье лицо я хорошо запомнила, были тонкие усики. Он был худой, сидел нога на ногу. Почему-то именно он привлекал мое внимание. На смуглом лице было такое выражение, будто он в любой момент готов разозлиться. Двое других на его фоне выглядели блекло. Один был лысый. Усатому и его соседу было примерно за сорок, решила я. Третий был помоложе.

– Эти господа из службы разведки, у них к вам есть дело, – нарушил тишину ректор.

Я не смогла ничего ответить, лишь кивнула в знак согласия с улыбкой, скорее напоминавшей гримасу.

Ректор встал, а следом за ним и мужчины, и, разумеется, я.

– Мне нужно присутствовать на заседании академической комиссии, – сказал ректор. – Вы оставайтесь здесь и спокойно беседуйте.

Он вышел, закрыв за собой дверь, и я осталась наедине с тремя мужчинами. После короткой паузы усатый сказал:

– Как вы поживаете, Майя-ханым?

– Хорошо, – ответила я на этот бессмысленный вопрос, но голос прозвучал так тихо, что я повторила еще раз, будто поправляя себя:

– Хорошо.

– Как уже сказал господин ректор, мы из службы разведки.

– Слушаю вас.

– Мы вас побеспокоили, потому что нам нужна ваша помощь в одном важном деле.

– Моя?

– Да, ваша.

– Хорошо?

Усатый помолчал, закурил сигарету и глубоко вдохнул. Он вел себя довольно расслабленно.

– Вы патриотка Турецкой Республики, не так ли, Майя-ханым?

– Не поняла.

– Что здесь непонятного? Я спрашиваю, готовы ли вы послужить вашей родине.

– Как послужить?

– Вы сперва ответьте на вопрос, вы патриотка или нет?

– Почему вы спрашиваете?

Я немного освоилась, начала отвечать свободнее и заметила, что мужчина сердится. Он вскочил на ноги.

– Вопросы задаю я. Отвечайте, пожалуйста!

– Я не понимаю, почему вы задаете вопросы о моем патриотизме.

Он помолчал, взглянул на товарищей, затем вновь сел и потушил сигарету о пепельницу.

– Почему вас так беспокоит этот вопрос?

– Потому что нельзя спрашивать о таком. Разве есть способ измерить, кто больший патриот? Почему некоторые утверждают, что любят родину больше других, и пытаются заработать себе очки?

Он оперся подбородком на ладонь, немного наклонился вперед и задумался. Потом резко выпрямился.

– Тогда спрошу иначе, – сказал он угрожающим тоном. – Вам нравится ваша работа в университете?

Но и я ответила, не меняя тона:

– Да.

– Вы работаете в таком важном учреждении, как Стамбульский университет, вы приближены к ректору. Но подходит ли ваше прошлое для такой работы?

– По-моему, подходит. Я окончила этот университет, работала…

– Нет, я не об этом. Расскажите нам о прошлом вашей семьи. Например, о вашей бабушке. Как ее звали? Семахат-ханым?

Тогда я поняла, куда он клонит.

– Хотите сказать, я не турецкая гражданка?

Он улыбнулся самоуверенно и снисходительно.

– Нет-нет, я не хочу такого сказать. Просто спрашиваю. Ваше начальство знает правду?

Я не ответила. Он подождал и повторил вопрос:

– Знает?

– Нет, не знает, – сказала я тихо.

– Вы планируете им рассказать о вашем секрете?

– Нет.

– Простите, не разобрал. Вы говорите себе под нос.

– Нет.

– Вот поэтому и спрашиваю. Готовы ли вы послужить родине?

– Но какая от меня может быть польза?

– Это мы будем решать.

Было очевидно, что он считает себя хозяином страны и всех в ней живущих.

– Ладно, что мне нужно делать?

Тут заговорил самый молодой, в сером костюме.

– Позавчера вы встречали немецкого профессора.

– Он американец. Американец немецкого происхождения.

– Мы знаем, не беспокойтесь, мы все знаем. Профессор Вагнер пробудет в Стамбуле четыре дня, и все это время его будете сопровождать вы, верно?

– Да, ректорат поручил это мне.

– Ваша задача – сообщать нам о всех действиях и разговорах Вагнера.

Я догадывалась, что все дело в этом, но все равно удивилась.

– Какой интерес может представлять пожилой преподаватель?

– Позвольте, мы сами будем решать, – сказал усатый. – Вы будете сообщать о каждом его вздохе, кому он звонит, с кем встречается, даже что он записывает.

– То есть я буду шпионить?

– Нет, что вы, не преувеличивайте. Просто соберете некоторые сведения.

– И как мне передавать донесения?

– Не беспокойтесь, мы у вас заберем. Но вы будьте бдительны. Не упускайте такую возможность доказать вашу верность родине.

Они вышли и оставили меня в кабинете одну в полной растерянности.

Откуда они узнали про бабушку? «Не глупи, – ответила я сама себе, – они разведчики, кому знать, как не им?» Ладно, но откуда конкретно узнали? Из Национального разведывательного управления, разведки жандармерии или еще откуда-то? Мой старший брат Недждет был офицером армейской разведки, поэтому я немного в этом разбиралась.

Вернувшись к себе, я прислонилась к окну и стала разглядывать вековые деревья, мокнущие под дождем, кутающихся в куртки студентов с зонтами и без, гуляющие в обнимку парочки, не обращающие внимание на непогоду. Было без пяти десять.

Сейчас надо было просмотреть прессу, сложить в папку новости об университете, отобрать тексты, требующие ответа. Обычно я делала это охотно, но сейчас мне совсем не хотелось работать. Даже пальцем пошевелить не было сил. Я чувствовала страшную тоску и почему-то злилась на профессора за то, что он не захотел сегодня со мной видеться. Почему он хотел остаться один? С кем-то встречается?

Я позвонила в отель и спросила, в номере ли профессор Вагнер. Оператор ответил: «Соединяю!», но я вовсе не просила меня соединять. Услышав профессорское «Хэллоу», я тут же бросила трубку.

Мне не хотелось не только просматривать прессу, но и вообще делать что-либо. Как было бы хорошо тихонько сбежать! Да и ничего бы не было. Ректорат все равно поручил мне на этой неделе сопровождать профессора. Никто не знал, что он сегодня хотел остаться один. Так что мое отсутствие никто бы не заметил. Оставался только Сулейман, который мог слоняться туда-сюда и наболтать лишнего, но я нашла бы объяснение и для этого. Сказала бы, что профессор желал погулять по Бейоглу, а там улочки узкие, и машина не нужна. Да и по улице Истикляль ходил только трамвай.

Без дальнейших размышлений я взяла куртку, тепло укуталась и вышла из университета. Погода была действительно ужасная. Дождь постепенно сменялся снегом, с неба все чаще падали снежинки. От слякоти и стужи становилось тошно. Я поймала такси на площади Беязыт и поехала домой. По пути пожилой таксист сказал:

– Да пожалеет Аллах бездомных, беспризорников, уличных животных!

Меня тронули эти слова, я чуть не заплакала.

Едва войдя в квартиру, я испытала блаженство, почувствовав сухой жар от батарей. Я поспешно скинула с себя куртку, шарф, шапку и всю остальную одежду и бросилась под горячий душ. В душе я размышляла о странных событиях последних дней, поэтому