Читать книгу - "Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви - Олег Шамонаев"

Полюшку в покое, но построила в Блиновке церковь — дабы верующие ходили туда, а не к еретичке. Но крестьяне отшельницу всё равно любили, и навещали её очень часто, прося об исцелении недуга или совета в сердечных делах21.

Нынешняя жизнь Полюшки очень походила на ту, что раньше вёл в лесу под Преображенским отец Митрий. Но была одна существенная разница — женщина жила в двух шагах от села — надо было только перейти небольшую речку. И там, среди деревьев меж двух холмов, располагалось убежище блаженной. Местные считали старушку святой, хотя о признании её церковными властями речи не шло. Да и скрюченной бабкой она являлась только на вид. Всего десять лет назад, до кубанского погрома, она была молодой женщиной.

Супруга батюшки оказалась очень привлекательной, но немой — с отцом Митрием она объяснялась жестами. Проведать Полюшку вместе ней и Мартином увязались ещё с десяток жителей села. Но блаженная такому нашествию не огорчилась. К каждому из паломников она подходила по очереди и просила рассказать о его радостях и горестях. Потом — быстро проговаривала молитву, накладывала знамение и брызгала на посетителя святой водой из глиняной кружки. И переходила к следующему.

Действия старушки казались очень незамысловатыми (но только казались). От неё исходили такая сила и такое сострадание, что больные выздоравливали от одного разговора. А те, кто искал душевной поддержки, отбрасывал горести и сомнения просто очутившись рядом с блаженной. Мартин боялся беседы с Полюшкой, ведь он явился к ней не от скорбной печали, а, в общем то, просто поглазеть. Из любопытства, рождённого рассказом отца Митрия. Но блаженная, подойдя к юноше, ничего не стала спрашивать, а просто склонила голову и тихо сказала:

— Благослови меня, мальчик. Тебя ждёт великая жизнь.

* * *

— По всей России сотни таких Полюшек, — рассказывал потом отец Митрий. — А в прошлом — вообще тьма тьмущая. Некоторым из них поклонялись даже цари, как Василию Московскому, а некоторых — объявили опасными безумцами и заковывали в цепи. Хотя они порой были умнее и смиреннее нас с тобой. Главное отличие блаженных от обычных людей — в том, что они умеют принять на себя чужие печали. Без них страну давно бы разорвало от злобы, корысти и похоти. На них держится и будет держаться наш русский мир. И мне кажется, что ты — один из таких.

Мартин сидел, пораженный этими словам. А отец Митрий полез в рундук, извлёк оттуда небольшую книгу. Это был тропарион22. Батюшка открыл его и прочёл вслух: «Ты бо человеком болезни отгониши и грешных скорби разрушаеши. Тебе бо вси стяжахом надежду и утверждение, Пресвятая Мати Дево»23.

— Прости, не могу дать тебе это с собой, — продолжал священник. — Все мои книги остались в скиту у вас, в Преображенском. Тут почти пусто. Как сойдёт снег — прогуляйся к землянке у ручья, может от лихих людей и мышей чего-то осталось. У меня там не только молитвенники, но и всякие знахарские книги. Думаю, они тебе тоже пригодятся.

— Прогуляюсь, — пообещал Мартин.

Юноша больше не был расположен болтать. Но, когда пришла пора расставаться и двигаться в обратный путь, он набрался смелости:

— Скажите, отче, как так получается? Вы служитель веры, но бывший вор. Вы знахарь, повелитель лесных зверей, но пособник убийц. Вы были отшельником, но дружили с половиной нашего села. Вы обвинялись в блуде, стали расстригой, но остались в клире. Вы учёный человек, но всё время от кого-то прячетесь в глуши. Кто же вы на самом деле, батюшка?

— Я твой ангел-хранитель, сынок.

Глава седьмая. Вера

Мая 20 дня 1727 года, лес близ села Преображенского Тонбовского уезда

После возвращения из Блиновки Мартин с большим трудом дождался окончания весны, чтобы отправиться в лесной скит. Его просто переворачивало от желания жить в соответствии с тем предназначением, о котором рассказал отец Митрий. Хотелось побыстрее стать блаженным, почитаемым и любимым всеми вокруг (особенно Гелей). Но без книг дело не двигалось.

Геля приняла как должное рассказ о покаянии Мартина, и огорошила юношу новостью, что дочь старосты уехала выходить замуж за отставного военного — то ли в Саратов, то ли в Казань. «Она знала заранее, и так прощалась со мной, несчастная и одинокая», — вспомнил сирота асины губы.

Но как ему быть дальше с Гелей? Как себя вести? Этого парень не понимал. В задумчивости он даже несколько раз сходил на службу в церковь к отцу Савве, вызвав у того смесь торжества и негодования. Однако это не помогло.

Как-то они болтали с Мишкой, товарищем по походу к Синь-камню. И помощник кузнеца как бы невзначай спросил:

— Слушай, а что делать, если ты к девке всей душой, а она тебя не замечает?

— Нужно найти возможность с ней поговорить, — отвечал Мишка, который, несмотря на калеченную руку, считался среди парней большим знатоком противоположного пола.

— А если поговорил, и всё равно не замечает? Нарочно так делает.

— Так… Ну, я знаю, о ком ты, — раскусил приятель Мартина. — Могу предложить один верный способ. Ведь все бабы — жадные. Начни ухлестывать за одной, другая взревнует, и она — твоя.

— А со второй что тогда? Той, за которой начал ухлестывать? А если она — тоже моя? За двух девок можно и получить — и от них самих, и от других парней.

— Да, нехорошо, — согласился Мишка. — Тогда можно сделать вид, что тебе самому она больше неинтересна. Тоже перестань её замечать. Она удивится, почему ты сперва за ней бегал, а теперь охладел. А дальше снова жадность взыграет.

Мартин подумал, и решил попробовать. В следующие недели между ним и Гелей выстроилась непробиваемая стена. Он шарахался от хозяйской дочки, и всё ждал, когда же она заметит эту перемену и спросит, в чём дело. Но девушка вела себя, словно это ей безразлично. «Ну и Бог с ней», — разозлился юноша. Отправился к кузнецу и сказал, чтобы тот подыскивал себе нового помощника. Потому что в мае Мартин уйдёт из их дома.

* * *

Тропа к скиту за четыре года почти заросла. Но самое плохое — теперь она переходила в болото. Сначала Мартин решил, что отправился в лес слишком рано, и просто ещё не сошли вешние воды. Но когда жижа местами начала доходить до пояса, юноша забеспокоился. Быть может, этот хорошо знакомый лес теперь непроходим? Повсюду темнели подгнившие деревья, и это точно были дела не нынешней весны. С