Читать книгу - "Серебряный век в нашем доме - Софья Богатырева"

Поэт и смерть – внутренняя тема статьи Бориса Эйхенбаума “Судьба Блока”. “Смерть сдружилась с нами, – такими словами она начинается. – Будем держать себя с достоинством перед лицом этого молчаливого другa”^[35]. “Последние годы для нас – годы смертей неисчислимых”, – так она заканчивается. Слабым утешением звучит робко высказанная надежда на то, что “где-то <…> скрываются ведь года рождений, нам еще не явленных”^[36].

С высоты пережитого опыта страдания и гибели защищает В.М. Жирмунский право современников судить о месте поэта в истории литературы в фундаментальной работе “Поэзия Александра Блока”. “Для людей нашего поколения, воспитанных на Блоке, радовавшихся и болевших его песнями – интимное и личное посвящение в его поэзию дает сознание какой-то объективной и сверхличной правоты, когда словами, по необходимости внешними и холодными, мы говорим об историческом значении его явления среди нас. В этом отношении мы знаем больше, чем будущий историк, который подойдет извне к пережитому нашими современниками и будет рассказывать «потомству» о творчестве последнего поэта-романтика”^[37].

Из всех авторов сборника один лишь Николай Анциферов, признавая мрак сегодняшнего дня, смотрит с некоторой долей оптимизма в день завтрашний: “Русской душе особенно сродни свет искать во мраке. Христос среди мытарей и блудниц наиболее понятный и близкий ей воплотившийся Бог. Не с фарисеями и книжниками старого мира, а впереди грешников, не узнанный ими, но зовущий”^[38].

Предполагалась в книге статья Сергея Бернштейна “Голос Блока”. Сергей Бернштейн, в ту пору руководитель Кабинета изучения художественной речи, в июне 1920 года записал на шести восковых валиках авторское чтение стихов Александра Блока^[39]. Однако Сергей Игнатьевич, несмотря на то, что выступал с докладом на эту тему на публичном собрании, посвященном памяти поэта, статью печатать не разрешил: в то время в книге небольшого формата невозможно было на должном уровне воспроизвести сложные графики, иллюстрировавшие текст.

Сергей Бернштейн так и не выпустил статью из рук до конца дней своих, она была опубликована только после его смерти в тартуском “Блоковском сборнике. II”^[40]. Но в книгу, изданную “Картонным домиком”, вошло эссе Владимира Пяста “Два слова о чтении Блоком стихов”, что, по замыслу, должно было служить предисловием к статье Сергея Бернштейна, с воспоминаниями о Блоке-декламаторе, о чтении им не только своих, но – в студенческие годы – и чужих стихов. В этой публикации Пяст, в частности, приводит важное свидетельство о скептическом отношении Александра Блока к существованию каких-либо, пусть самых общих, законов произнесения вслух литературных текстов. (Вспомним, что в последние годы жизни Блок был председателем режиссерского управления Большого драматического театра.)

Критика встретила книгу доброжелательно. Осип Мандельштам выделил издание “Картонного домика” из потока литературы, посвященной Александру Блоку, и удостоил его похвалы от противного: “Работы, именно «работы» Эйхенбаума и Жирмунского тонут <…> среди болотных испарений лирической критики”^[41]. “Летопись Дома Литераторов” пообещала сборнику долгую жизнь, назвав его “не только собранием интересных суждений, но <…> историческим документом, к которому не раз обратится будущий исследователь русской духовной культуры и литературы”^[42]. Обстоятельную статью с разбором основных статей поместила “Жизнь”^[43].

В книге “Об Александре Блоке” задача, которую поставил перед “Картонным домиком” издатель, – сберечь неповторимые черты времени и предоставить трибуну замечательным литературоведам, которых ему посчастливилось знать и слышать, – реализовалась в полной мере: горестное мгновение в истории нашей культуры запечатлено работами его учителей и старших знакомых В.М. Жирмунского, Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова – тех, ради кого издательство создавалось.

В других книгах “Картонного домика” две главные цели – пропагандировать творчество тех, чьим талантом восхищался издатель, и сберечь то, что подвержено исчезновению в годы гибели культуры, – расходятся на два пути.