Читать книгу - "Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский"

Письмо, написанное о ежедневной газете

Всемилостивейший Государь!

Письмо это в одно и то же время и крик наболевшей и истомившейся души, и результат долгого мышления, озаренного светлою исходною мыслию. Смею просить прочесть оное со вниманием, а буде оного удостоите сие письмо, почти уверен в сочувствии, тем более, что оно есть в то же время итог так сказать молитв последних двух недель.

Да, увы, есть с чего истомиться. Вот шестой год, как я в душе своей ношу веру как камень несокрушимую, как солнце светлую и горячую, веру в правоту Вашего пути и в правду Ваших мыслей; вера эта растет, а между тем ее участь – бессилие и почти безмолвие посреди моря сомнения одних, равнодушия других и злобы третьих.

Душа болит от этого бессилия, но дух не падает и не слабеет, ибо во всем, что вне этого петербургского сановно-интеллигентного мира, ежедневно я нахожу несомненные доказательства того, что я прав в своей вере и что путь Ваш есть тот, которого желает и благословляет всякая честная душа в России.

В этом безвыходное положение: здесь душа болит и томится от бессилия дать вере своей голос и найти в толпе равнодушных отзывчивость этой вере; там, в России, чувствуешь полное объединение своей веры с верою других; там нет равнодушия, ибо есть надежда и желания. Здесь ничего не желают, кроме нового, как повода к толкам; там желают старого – порядка; здесь новое интересует на минуту, и конечная цель минутных похотей к новому в умах – все та же дурацкая конституция; там – конечная цель желаний – успокоиться под сенью прочного порядка вещей и почувствовать вместе с упроченною властью возврат к действительной народной жизни.

Примеров этого разногласия много. Беру первый попадающий под руки. Вся Россия буквально из конца в конец стонет и плачет над безобразным порядком вещей, силою инерции и бездушного теоретизма установившимся в мире Министерства народного просвещения. Безобразие это слишком ясно, чтобы можно было им не поражаться. Университеты стали от переполнения и от физической невозможности учиться рассадниками анархизма и растления; до 200 гимназий и прогимназий ежегодно впускают в университеты по тысяче человек, а по несколько тысяч в год бросают в омуты жизни под предлогом невыдержанных экзаменов, где эти несчастные ни к чему не пригодные или гибнут или губят других. А школ, где бы мог русский юноша научиться способу зарабатывать хлеб на месте родины – нет. Вот положение. Что же мы видим? Видим какой-то таинственный заговор. Министерство народного просвещения из страха Каткова, с улыбкою Делянова, с равнодушием [М. С.] Волконского, с бездушием [А. И.] Георгиевских и К^ии что-то лепечет и ничего не смеет решительного. Катков, которому нужно, чтобы Делянов, его слуга и раб, оставался на месте, молчит, а печать, которая двадцать лет назад кричала против классицизма, когда она видела в нем залог порядка, теперь упорно молчит, видя, что эти гимназии благодаря их массе являются орудиями беспорядка. Но этого мало, известные либералы юристы в среде государственных людей, подобно печати стоявшие против классицизма и против графа [Д. А.] Толстого 20 лет назад, теперь, когда вред для государственных интересов от неправильного ведения учебного дела стал очевиден, кричат за неприкосновенность безобразий и против всякой попытки урегулировать быт университетов и гимназий, даже против профессиональных школ, под предлогом, что они слишком много могут мешать молодежи идти в университеты!