Читать книгу - "Тени, которые проходят - Василий Шульгин"

В газетах того времени печатали, что в Вене существует попугай, который с незапамятных времен душераздирающе повторял по-французски: «Ayez pitié de moi!»^[85]. Этот попугай когда-то принадлежал французской аристократке, которую в Париже схватили якобинцы.

* * *

Второй брак Александра Дмитриевича Билимовича не был удачным — супруги стали ссориться. И это передалось даже животным, обитавшим в доме. У Нины Ивановны был среднего роста красивый шпаньол с шелковой шерстью, но страшно задиристый. А у Александра Дмитриевича, как я уже писал, был огромный волк по имени Перун. Этот пес панически боялся грома и во время гроз, которые в Словении часты, забирался под кровать.

Как только Нина Ивановна появилась в доме, собаки сразу же невзлюбили друг друга и постоянно дрались, в особенности во время прогулок. Поэтому Перуна водили в наморднике, а шпаньола без. Драка начиналась с того, что Перун ударом передних лап валил шпаньола на землю, но укусить его никак не мог, а шпаньол яростно кусал ему лапы. Но вид этой схватки был все-таки такой удручающий, что я садился верхом на Перуна и оттаскивал его назад.

Перун со мной подружился. Когда я ходил гулять с ним одним, то не надевал ему намордник, что он очень ценил. Мы жили за городом, а гулять ходили в город, при этом приходилось пересекать железнодорожные пути, и Перун понимал опасность, исходившую от поездов. Со временем у нас с ним выработался язык жестов, которые он понимал, выполняя мои команды.

Однажды мы стояли у шлагбаума, и Перун вдруг увидел черный круглый камень, величиною с большое яблоко и похожий на метеорит. Пес и раньше проявлял к нему внимание, когда проходили это место. На этот раз Перун схватил его пастью и стал смотреть на меня. Но я знаками показал ему, что идти в город с камнем нельзя. И вот я увидел удивительную вспышку ума в глазах собаки. Перун все понял — камень надо бросить, в то же время он не в силах с ним расстаться. Но его можно спрятать. И он с камнем в зубах бросился бежать обратно. Я перешел железную дорогу, пришел в город и гулял в нем, когда через некоторое время около меня появился Перун, уже без камня. Потом я узнал, что этот камень, который был для него таким драгоценным, он отнес домой на виллу и спрятал его в саду.

Мы долго гуляли с ним, а потом я приказал Перуну возвратиться домой, что он с удовольствием сделал. А я вошел в лифт четырнадцатиэтажного дома, на крыше которого был ресторан. Там я пил кофе и работал, пользуясь словарем Брокгауза на немецком языке. Эти словари было принято держать для публичного пользования в ресторанах и хороших кафенях. Кроме того, с этой высоты была видна чуть ли не вся Словения. Ровные поля, кладбище и амфитеатр гор кругом.

В Любляне я написал какую-то брошюру, даже две. Помню, что одна называлась «Украинствующие и мы»³⁴, а другая «Фюрер и мы»³⁵. В первой я писал, по обыкновению, об украинских националистах и она была переведена на французский язык под заглавием «Величайшая ложь двадцатого века». Во второй брошюре я разбирал тезисы Гитлера «один фюрер, один язык, одно государство», в общем, о единстве германского духа. В частности, я писал, что при разумном понимании этого триединства оно было бы полезно и для России.

В те годы в Любляне жили, кроме Билимовичей, еще несколько русских профессоров. В напечатании этих брошюр принимал участие русский эмигрант, киевлянин, профессор Спекторский, обладавший большими знаниями по истории и филологии.

* * *

В это время в «Новом поколении» назревал кризис. Взаимные распри, обвинения, доходившие до смешного, будто кто-то кого-то хотел отравить размельченными алмазами. Откуда могли быть алмазы у этих бедняков, неизвестно.

Михаил Александрович Троицкий³⁶ подозревал Александра Дмитриевича Билимовича, что он хочет встать во главе новопоколенцев. Это было неверно, но часть молодежи сочувствовала Билимовичу. Воспользовавшись прогулкой в горы, организованной новопоколенцами, мы, захватив Марию Дмитриевну из «Под Стулом», прошли на высоту восьмисот метров. Там была коча, то есть нечто вроде туристской базы, где можно было переночевать и поесть. Эти к очи были распространены в Словении. В ней мы оставили основную массу туристов, а сами в составе небольшой группы прошли на высоту тысячи двухсот метров, где и состоялось никем не подслушиваемое и откровенное объяснение и обсуждение. Было установлено, что если Билимович и желателен в качестве руководителя некоторым новопоколенцам, то он сам этого не добивается³⁷. Затем установили, что, несомненно, Михаил Александрович Троицкий склонен к интригам, но заменить его некем, к тому же он действительно предан делу. Поэтому желательно оставить его на посту одного из руководителей и постараться внести мир в «Новое поколение». На этом и порешили. Вернулись вниз к основной группе, где и заночевали. На следующий день шли обратно под трехцветным флагом, распевая песни.

Но все же «Новое поколение» не удалось оградить от развала. Окончательно оно погибло как организация уже во время Второй мировой войны³⁸. Отдельные члены этой организации позднее сидели со мною на Лубянке, например, профессор Троицкий. От меня добивались, чтобы я говорил о нем, от него добивались, чтобы он показал против меня. Грозили очной ставкой, но так ее и не устроили. Это означало, что следователи не могут выяснить, что же они хотят. Как я понял, главным образом их интересовало, были ли руководители организации в связи с немцами.

В это время, помню, приснился мне сон, будто бы из моего левого рукава во время допроса вылезает черная змея. Выползнув наполовину, она сломалась пополам. Голова с половиной туловища упала на пол и заползла в щель в полу. Другая половина осталась у меня в рукаве. Больше ко мне с Троицким не приставали. Ему дали двадцать лет не то тюремного заключения, не то лагерей, но он умер значительно раньше³⁹.

Загадочным осталось нижеследующее. Его мать не эмигрировала из России, служила где-то сельской учительницей и в конце концов получила пенсию и орден. Был ли Троицкий искренен? Не решусь сказать. Во всяком случае, бывший руководитель белградской группы новопоколенцев Дивнич, когда окончил свое длительное заключение и увиделся со мною, написал мне потом о Троицком: «Какое ничтожество!».

Я не успел расспросить Дивнича, что он имел в виду, потому что и Дивнич скоро умер.

* * *

Троицкий читал в Белграде лекции по древней истории. Он написал брошюрку о сохранившемся законодательстве династии Шульги, предшествовавшей вавилонянам и ассирийцам, династии, которая не была семитской. Если бы он не занялся «Новым поколением», то, может быть, так и продолжал бы трудиться над этими древними цивилизациями.

Семейная жизнь Михаила Александровича Троицкого была невеселой. Он никогда не жаловался, но одно время мы жили рядом в Земуне, на другом берегу Дуная, напротив Белграда⁴⁰. И бывали у них. Теща была открыто невозможной, а жена нервической дамой, но хорошо пела в церковном хоре.