Читать книгу - "Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945 - Федор Синицын"

31 марта 1944 г. Г. Ф. Александров направил А. С. Щербакову докладную записку, в которой подверг критике обе группы историков: «В советской исторической науке не преодолено еще влияние реакционных историков-немцев, фальсифицировавших русскую историю», «сильно сказывается еще влияние школы Покровского», «присоединение к России… расценивается как абсолютное зло… среди некоторой части историков наблюдается оживление антимарксистских, буржуазных взглядов»^[2205]. Такие же выводы были сделаны в служебных записках УПиА от 18 мая 1944 г. «О серьезных недостатках и антиленинских ошибках в работе некоторых советских историков» и «О настроениях великодержавного шовинизма среди части историков»^[2206].

Таким образом, руководству страны стало ясно, что назрела необходимость обсудить создавшуюся в исторической науке ситуацию с целью вернуть ей баланс, не допустив уклона как в сторону гиперинтернационализма «школы Покровского», так и в сторону «великодержавного шовинизма». С этой целью с 29 мая по 8 июля 1944 г. в ЦК ВКП(б) было проведено совещание историков, на котором развернулись дебаты по проблеме исторической легитимации Советского Союза в его существующих границах. Группа Е. В. Тарле делала это с «великодержавных» позиций, утверждая преемственность СССР и царской России, а группа А. М. Панкратовой — с позиций, которые она считала марксистскими, утверждая, что только СССР как новое объединение народов (в старых границах) был свободным и добровольным^[2207].

По результатам совещания 12 июля 1944 г. Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) направило А. С. Щербакову проект постановления «О недостатках научной работы в области истории», в котором подверглись критике сторонники Е. В. Тарле за «ревизию ленинских взглядов» и за отрицание того, что царизм был «угнетателем трудящихся» и «жандармом Европы», а царская Россия — «тюрьмой народов», а также за насаждение «пренебрежительного отношения к нерусским народам», оправдание «колониальных захватов царизма» и пр. Однако там же были раскритикованы сторонники А. М. Панкратовой за «ревизию ленинских взглядов», продвижение «норманнской теории», замалчивание и недооценку «прогрессивных сторон русской истории», принижение «роли выдающихся деятелей русского народа», противопоставление друг другу народов Советского Союза (на примере «Истории Казахской ССР»). Однако А. С. Щербаков отверг этот проект постановления. Новый проект был подготовлен в аппарате А. А. Жданова. Теперь историки были более предметно обвинены в «попытках возрождения буржуазно-исторической школы Милюкова» и «национализма» (в плане тезиса о прогрессивности завоевательной политики царизма), великодержавного шовинизма, «реставрации исторических ошибок школы Покровского»^[2208]. Однако и этот проект постановления принят не был. Он не устраивал руководство ЦК ВКП(б) из-за «политизированности», неверности с научной точки зрения и персональной адресности^[2209].

Таким образом, несмотря на явную негативную оценку тенденций как к «великодержавному шовинизму», так и огульному охаиванию истории дореволюционной России, четкая официальная линия, проясняющая, как трактовать те или иные факты в истории страны, выработана не была. 12 мая 1945 г. историк С. В. Бушуев направил письмо А. А. Жданову, в котором он указывал на то, что многим оставался неясным вопрос «как теперь освещать историю борьбы горцев за независимость под руководством Шамиля». Из-за отсутствия внятных указаний издательства воздерживались «от печатания работ на вышеуказанные темы»^[2210].

Тем не менее на практике в основу политики все же были положены трактовки А. А. Жданова, выраженные в проекте постановления по результатам совещания историков, а именно — выстраивать национальную политику на основе «советского патриотизма». Подверглись критике те люди, которые руководствовались примерами и опытом далекого прошлого^[2211], а также делался упор на русский, а не «советский» патриотизм. Выражалось беспокойство, что патриотизм переставал связываться с революционными традициями^[2212]. Власти утверждали, что «только наличие советского социалистического общества… могло спасти человечество от порабощения немецким фашизмом», и предписывали искоренить тенденцию «обходить молчанием главное: роль советского государства, роль партии, существо нашего строя, так блестяще выдержавшего испытания». Было указано вернуться на «генеральный путь нашего развития», основанный на «чистоте марксистско-ленинской идеологии»^[2213].

По этой же причине потребовалась легитимация тоста И. В. Сталина о русском народе, основанная на марксистской точке зрения. Подчеркивалось, что «в героическом прошлом русского народа, как и других народов нашей страны, и, в особенности, в освободительном учении марксизма-ленинизма, восторжествовавшем в нашей стране, мы должны искать корни той передовой, революционной идеологии, в духе которой воспитан весь советский народ»^[2214]. Такая легитимация была необходимой, так как не все разделяли мнение И. В. Сталина, изложенное в его тосте, посчитав, что «другим народам СССР, которые понесли во время войны еще большие, чем русский народ, потери, Сталин не воздал никакой чести» (в частности, белорусам и украинцам)^[2215]. Известно, что, когда И. В. Сталин произносил свой тост, И. Эренбург заплакал, так как «ему это (возвеличивание русских в сравнении с другими народами СССР. — Ф. С.) показалось обидным»^[2216].

Высокопоставленный руководитель литературного фронта Л. Субоцкий обрушился с критикой на писателя П. Павленко за то, что он, «описывая в „Русской повести“ патриотический подвиг лесника — командира партизанского отряда… называет в числе его вдохновителей Александра Невского, Кутузова, солдат Архипа Осипова и Рябова, матроса Кошку и… только?». Критик утверждал, что «невозможно поверить, что в сознании и памяти человека, прожившего в советской стране более четверти века… не возникло ни единой мысли об отражении вражеского нашествия в годы гражданской войны». Поэтому он предлагал признать «бесплодность заимствования в неизменном виде чувств и понятий прошлых эпох для характеристики нового человека и нового времени»^[2217]. В июле 1944 г. Б. Л. Пастернак не получил разрешения опубликовать стихотворение «Русскому гению», а тексты его военных стихов в сборнике «Свободный кругозор» подверглись переделкам — «было переписано, снято упоминание России»^[2218]. В марте 1945 г. Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) подвергло критике серию брошюр «Боевые подвиги сынов Армении». Отмечалось, что в них армянские «герои представлены главным образом царскими генералами, отличившимися в войнах против горцев на Кавказе и в подавлении национально-освободительных восстаний горских народов». Был сделан вывод, что издательство «без разбора прославляет военных руководителей и администраторов царской России»^[2219].