Читать книгу - "Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования 1941-1944 - Александр Гогун"

Ветеран Винницкого соединения Я. Мельника Василий Ермоленко вспоминал, что командование «с женами ездило. Один — по одной, а то и по две. У нас был один из окружения, моряк. Так у того, может быть, пять было. Одна сдачи дала, когда он к ней ночью в шалаш залез»^[1274]. Интервьюер утверждал, что этот человек (комиссар их отряда «За Родину») принуждал женщин к сожительству — «брал силой». Василий Ермоленко не смог вспомнить фамилию комиссара своей части, но исследователями установлено, что его звали Николай Ехалов^[1275].

Временный характер отношений командного состава со своими «походно-полевыми» или «походно-партизанскими женами» (ППЖ) хорошо прослеживается в дневнике Григория Балицкого, в котором он довольно откровенно описал собственные романы. После разгульных пьянок в столичной гостинице «Москва», где он находился после операции по удалению глаза, орденоносец записал в дневнике: «Здесь по-настоящему завязалась моя дружба с Марусей

Коваленко»^[1276] — помощницей А. Федорова по комсомолу. По возвращении в соединение на Балицкого посыпались жалобные и угрожающие упреки от его бывшей любовницы — Маруси Товстенко. Однако Балицкий оставался непреклонен: «Маруся хорошая женщина, но имеет целый ряд недостатков. Тов. Товстенко я сказал, что я с ней буду обращаться как с товарищем и боевым бойцом-партизаном»^[1277]. Но и связь с Марусей Коваленко Балицкий прекратил, после чего она прислала ему гневное письмо, в котором предполагала, что командир отряда им. Сталина вернулся к своей предыдущей спутнице, которая, по утверждению Коваленко, хотела из ревности убить свою мнимую «конкурентку». Это вызвало возражение Балицкого: «Но просто чепуха, плевать… Откуда она (М. Товстенко. — А. Г.) может ждать от меня ребенка, когда я с ней не живу с 17 августа 1942 г.? Она живет, как всем известно, с кем попало, а сейчас со Шкодой»^[1278]. Балицкий дал в ответ Коваленко радиограмму о том, что все ее письмо «клеветническое». Вялотекущие разбирательства со своими бывшими подругами опытный диверсант продолжал и осенью 1943 г.

К своим же подчиненным Григорий Балицкий был гораздо более требователен, нежели к себе. Например, 15 декабря 1943 г. он учинил своеобразную ревизию партизанам: «Ровно в 7.00 час. пошел в 3-ю роту посмотреть все ли командиры участвуют на утренней физзарядке и руководят ею. Прошелся по взводам, а в 7.30 зашел в землянку командования роты. Оказывается, что командир роты тов. Платонов со своей шмонькой лежит еще в кровати, а также и политрук тов. Ви-тринский не думает подниматься. Пришлось крепко поругать этих… Будут нарушать распорядок дня внутренней жизни лагеря, к ним будут применять меры наказания»^[1279]. Через месяц Балицкий устроил «разнос» своему заместителю по разведке: «Крепко ругал я его за безделье и не активность в разведке, тов. Зубко все молчал и только потел. Зубко докатился до такого положения, что стал ставить свою шмоньку Марию выше общественности». В другом случае после бурной вечеринки командир отряда им. Сталина вместе со своим штабом и музыкантами ночью нагрянул в жилье к командованию 1-й и 3-й рот: «Застали тов. Плевако Павла Логвиновича с бабой Галиной, политрука 3-й роты тов. Выдринского с Соней, медсестрой. Пришлось сыграть им свадьбу, несмотря на то, что они оба конспирировали это.

Жили с девками долгое время, но скрывали ото всех. И вот сегодняшний день раскрыл всю тайну. Кончился день исключительно весело. Женихам, конечно, невесело окончился вечер. Женихи даже перепугались, так как мы наскочили неожиданно для них»^[1280].

Не были исключением в смысле отношения полов и партизанские вожаки ГРУ.

Алексей Федоров заявлял, что в разведбригаде Антона Брин-ского «на почве разврата командного состава отрядов указанного соединения заболевание всякого рода венерическими заболеваниями являются обыденными и массовыми»^[1281]. Сам Бринский в ответ на обвинения Федорова утверждал, что среди его партизан отмечалось «до 20 случаев венерических заболеваний со стороны бойцов и командиров»^[1282]. По свидетельству бывшей партизанки этой бригады Фаины Соломян-Лоц, замужняя партизанка Евдокия Кузнецова, заразившая пятерых командиров, была расстреляна за это как «предатель Родины»^[1283]. Позже командир разведбригады утверждал, что после гибели супруги муж Кузнецовой бежал из рядов красных в УПА, а убивший больную женщину командир Перевышко был снят Брин-ским со своего поста^[1284].

Поскольку использование контрацептивов в СССР, а тем более в партизанских отрядах в 1940-е гг. не было широко распространено, следствие оживленной половой жизни давало себя знать. Например, разведсообщение ОУН февраля 1944 г. информировало о ситуации в соединении Алексея Федорова: «У каждого командира, комиссара или лейтенанта есть при себе жена или любовница, с которой спит. Почти каждая жена уже беременна»^[1285]. Во время архивного поиска автор нашел лишь три ответа на вопрос о том, что происходило с детьми, если во время их рождения не было перспективы скорого прихода Красной армии. В частности, в отряде Ковпака командиры пытались отправить на самолете в тыл вместо раненого бойца беременную же-ну^[1286]. Ветеран Каменец-Подольского соединения Алексей Артамонов свидетельствовал, что в их отряде забеременевшая женщина вскочила на коня, поскакала на нем в лес и таким образом осознанно сделала себе искусственный выкидыш^[1287]. Упомянутый Григорий Балицкий в дневнике описывал другой путь исчезновения младенцев из отрядов партизан: «Обстановка обстановкой, а малые дети, партизаны рождаются. В эту ночь родился ребенок у Екатерины Рудой. Не знаю, чем кончится жизнь этого малютки… Обычно рождающиеся дети в партизанских отрядах долго не живут, их душат, как мышей. Такая доля этого ребенка также ждет»^[1288].