Читать книгу - "Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков"

Нобукадзу Ёсай. Церемония бракосочетания принца Ёсихито (1900 г.)

Лунный календарь был давным-давно отменен, но день для свадьбы выбирали все-таки с помощью традиционного способа – гаданием. Утром 10 мая, перед началом публичных церемоний, Ёсихито и Садако, облаченные в традиционные одежды, молились в императорском дворце синтоистским божествам, показав нации еще один пример: заключение брака должно освящаться синтоистскими церемониями. И не беда, что в Японии церемония заключения брака никогда не была делом религиозным. Идея церковного брака была подсказана христианством, но в Японии призывали подданных обращаться к синтоистским жрецам-каннуси возможно чаще. Именно с этих пор бракосочетание в синтоистском святилище стало получать распространение. Божества были древними, сам обычай – новым.

Получив санкцию божеств, молодожены переоделись в европейское платье и покинули императорский дворец. На площади их встречала огромная толпа. В течение 20 минут экипаж не мог начать движение к дворцу наследного принца, где ему должны были принести поздравления сановники. Уже вдогонку Мэйдзи послал сыну Орден Хризантемы. Собственно говоря, это был не орден в строгом значении этого термина – Ёсихито еще не успел ничего совершить. Это был памятный знак – он свидетельствовал, что Ёсихито прошел очередной этап жизненного цикла будущего монарха. В четыре часа пополудни состоялся праздничный банкет. Для участия в нем молодоженам снова пришлось вернуться во дворец Мэйдзи. Туда прибыло свыше двух тысяч человек. В честь знаменательного события во всех префектурах сажали сакуры. Сакура прочно соотносилась с праздником, императорской фамилией и нацией. Нация сажала сакуру, чтобы запомнить день свадьбы Ёсихито. Недолговечное цветение сакуры намертво соединяло их.

Конечно, молодоженов завалили подарками. Среди них был и первый в Японии автомобиль, который прислали из Америки. При испытаниях из-за оплошности водителя он свалился в канаву, Министерство двора сочло это транспортное средство опасным, и автомобиль упрятали на склад. Но не автомобиль стал главным подарком. Главный подарок имел символический характер. Главным подарком стали императорские музеи в Токио, Нара и Киото. К свадьбе престолонаследника их переименовали в «музеи императорской семьи». Они и раньше находились в ведении Министерства двора, но далеко не все знали об этом, ибо определение «императорский» было синонимично понятию «государственный». Теперь же все подданные знали, чьи сокровища и шедевры они видят, покупая билет в музей. Это придавало августейшей семье дополнительный вес и блеск.

После церемоний бракосочетания молодожены отправились в свадебное путешествие. Его маршрут определяли не они сами. Они посетили святилище Исэ, могилы императоров Дзимму и Комэй. Кроме того, в программу входили больница Киотосского университета и школы. Инспекция школ особенно удивительна – ведь сам Ёсихито не отличался успехами в науках, он еще не успел даже закончить полный курс японской истории, а в следующем году его преподаватель поставит ему «неудовлетворительно» по теме, связанной с гражданской войной 1868 года^[277]. Женившись, наследный принц стал фигурой публичной и принял на себя часть церемониальных обязанностей отца, который появлялся перед своими подданными все реже. В связи со свадьбой в газетах появился и рисованный портрет молодоженов – принца «объявили» стране, она наконец-то увидела своего будущего монарха. Ёсихито предстал в военной форме и с лицом, которое невозможно отличить от европейского. Телесно-расовый комплекс неполноценности в это время все еще не был преодолен.

Ёсихито и Садако

Не было преодолено и убеждение, что публичная жизнь – удел мужчины. До своего восшествия на трон Ёсихито совершил множество поездок по стране, но Садако почти никогда не сопровождала его. Люди знали, что Ёсихито состоит в браке, но убедиться в этом собственными глазами оказывалось непросто.

Ёсихито еще не был императором, на его поведение и на репортажи газет еще не налагалось тех строжайших ограничений, которые введут в действие, когда он взойдет на трон. Престолонаследник мог напрямую разговаривать со своими будущими подданными, а репортеры не обинуясь передавали его живую речь. В случае с действующим монархом этого не допускалось. Действующий император являлся носителем речи письменной, но живого голоса он был лишен. С точки зрения внушения подданным священного трепета это было правильное решение: любое ненароком оброненное слово может быть оспорено и даже осмеяно.

При посещении виноградников, урожай с которых шел на столь любимое принцем вино, Ёсихито спросил: «Интересно, а есть ли виноградное вино в Африке?»^[278] Можно себе представить, что в Японии все-таки сыскалось несколько человек, которые оценили глубину познаний их будущего императора. Но Ёсихито продолжал поездки по стране, ибо страна нуждалась в визуальном восторге от лицезрения второго по значимости представителя императорского дома. Сам Мэйдзи выезжал теперь только на большие маневры. Раньше он всегда старался останавливаться на втором этаже, теперь лестница стала ему тяжела, и он ночевал на первых этажах.

Этот год ознаменовался первым в истории участием японской армии в международной коалиции. В подавлении боксерского восстания (восстание ихэтуаней) в Китае участвовало 45 тысяч солдат из восьми стран (в том числе Америки, Англии, Германии, России, Франции). Около половины контингента составили японские войска.

Официальные японские документы того времени называли повстанцев не иначе как «бандитами». Их целью было изгнание из страны иностранцев и христиан – как своих, так и иностранных. Восстание носило характер настоящей войны: ихэтуани убили две с половиной сотни миссионеров и около 23 тысяч местных христиан. После того как погиб член японской миссии, Япония решила присоединиться к западным державам. 15 июня было принято решение об отправке японских войск в Китай. Япония стала окончательно «цивилизованной» – вместе с другими «просвещенными» странами она защищала «цивилизацию» от «варваров» за пределами своих границ, за что и получила почетное прозвище «жандарма Дальнего Востока».

В госпитале города Нагасаки находились на излечении русские воины, раненные во время подавления восстания ихэтуаней. Мэйдзи отправил туда своего представителя проведать их. Узнав об этом, российский посланник немедленно явился с благодарностью в Министерство двора^[279].

Однако союз Японии и России оказался непрочен. Японские солдаты ограбили в Пекине отца Иннокентия. Японские газеты смаковали подробности того, как русские солдаты и казаки в Благовещенске утопили в Амуре несколько тысяч мирных китайцев, не пощадив ни женщин, ни детей. Отец Николай восклицал вместе с ними: «Боже, что же это? Отпустится ли когда-нибудь этот грех русским? Забудется ли он историей?»^[280] Как всегда, в выигрыше оказались только японские школьники – 6 ноября их освободили от занятий, чтобы они могли почтить память японских солдат, погибших при подавлении восстания.